– Пойдем прогуляемся, пусть малыш побегает по саду. Да и тебе тоже приятнее будет… на свежем воздухе.
Алессандро кривит лицо, но ничего не отвечает: уже привык к подобным колкостям. Он пять месяцев отсидел в тюрьме «Уччардоне» за распространение клеветы на бывшего мэра Палермо, Эмануэля Патерно́, которого он обвинил в плохом руководстве городской администрацией. Обвинительный приговор вызвал многочисленные манифестации в знак солидарности с «красным принцем», как его окрестили из-за социалистических взглядов.
– Ну же, Беби-Бой, пойдем на улицу! – говорит Иньяцио ребенку, который тут же хватает его за руку и тащит в сторону стеклянной двери.
Выйдя в сад, Беби-Бой бежит вперед, кричит, что хочет покататься на велосипеде, который подарил ему дядя Винченцо. Кивком головы Иньяцио просит слугу присмотреть за сыном.
Несколько минут Алессандро и Иньяцио идут в тишине, небо вымазано серыми тучами. Алессандро начинает первым.
– Я рад, что хотя бы ты приходишь в себя, – говорит он.
– Пытаюсь. – Иньяцио отводит взгляд от каменной скамьи перед вольером, где Джованнуцца часто сидела с матерью. – Да и дел невпроворот. Работа дома Флорио не остановилась.
– Да уж, дела не ждут, к сожалению. Слышал, ты начал строить новый пароход «Капрера»… Когда думаешь спустить его на воду?
– Надеюсь, в следующем году, – отвечает он наконец. – Но сначала надо уладить… некоторые вопросы.
– А у консорциума цитрусовых как идут дела? Знаю, ты заключил выгодные сделки на продажу.
– Недостаточные, чтобы покрыть расходы… Но это второстепенное дело, во всяком случае для меня. Больше всего я хочу, чтобы стройка верфи завершилась: «Капрера» послужит доказательством того, что мы не уступаем тосканским и лигурийским судоверфям. Но как же сложно убедить тех, кто не хочет тебя слушать… Рим в первую очередь, естественно.
– Рабочие настроены не слишком оптимистично. После прошлогодних увольнений…
– Когда это закончится? – вскипает Иньяцио. – Вы не устали твердить об одном и том же? Или вам нечем заняться вечерами в этой вашей палате труда, о которой вы, социалисты, так мечтали?
Алессандро злится.
– Ты прекрасно знаешь, что больше всех о палате труда «мечтал», как ты говоришь, Гарибальди Боско. Который, между прочим, не настроен ни против тебя, ни против дома Флорио. Даже наоборот…
– Да уж, зато ты уверен, что во всем, что не работает на Сицилии, виноваты такие предприниматели, как я, которые не могут придумать ничего дельного, и что достаточно объединить и организовать обычных людей, чтобы все изменилось. Ты об этом писал и талдычил без конца в «Батталье».
– Не можешь пережить, что другая газета разоблачает ложь вашей «Л’Ора» пусть даже раз в неделю? Я часто спрашиваю себя, что ты такого сделал, чтобы вынудить Морелли вернуться обратно в «Трибуну», и зачем поручил управление газетой этому сарду Медардо Риччо…
В этот момент металлический грохот прорезает тишину сада. Попугаи в вольере поднимают шум, и небольшая стайка голубей взлетает с пальмы. На дорожке в облаке пыли возникает черный автомобиль и останавливается перед ними.
Винченцо в льняной кепке и противопыльных очках выходит из машины и пожимает руку Алессандро. Если он и уловил напряжение между гостем и братом, то не подает вида.
– Только что был на станции. Наконец-то все готово для отъезда.
Иньяцио морщит лоб:
– Куда ты едешь?
– На Лазурный Берег. Палермо мне наскучил. А в Оливуцце, после того что случилось с малышкой, стало совсем тоскливо.
Алессандро не удерживается от улыбки, грустной и ироничной одновременно. Даже глубокий траур не может изменить привычек молодого бонвивана Флорио.
Иньяцио указывает на что-то за спиной брата.
– А стройкой кто будет заниматься? – спрашивает он раздраженно.
Винченцо проводит рукой по волосам, приглаживая их, оборачивается и смотрит на здание, возвышающееся среди нагромождения досок, камней, кирпичей и ведер с известкой. С двумя извилистыми лестницами и чугунными кружевами, украшающими балконы и крышу с башенкой, оно больше похоже на сказочный дворец, чем на виллу.