Львы Сицилии. Закат империи

Винченцо не знает, как ей правильно ответить. Прежде они с Анниной обменивались лишь несколькими словами во время балов и ужинов, так сказать, в формальной обстановке. Он всегда знал, что она девушка жизнерадостная и умная, но страсть, которую он увидел на ее лице, для него настоящее открытие.

– Твоя мать переживает за тебя, – смущенно предполагает он. – С тех пор как она осталась вдовой, ей пришлось заботиться обо всей семье…

– Да нет, вовсе не это. Просто она мыслит… по-старому. – Во взгляде Аннины появляется недовольство. – Ей надо бы уже понять, что прошло время четверки лошадей и прогулочных экипажей. Будущее уже здесь.

– Нелегко расставаться с прошлым и принимать новое время, – отвечает Винченцо, вспомнив о своей матери. Она осталась в Оливуцце, заявив, что ей надо побыть с донной Чиччей, которая почти не встает с постели. Но он-то знает, что она ни за что бы не приехала сюда.

В этот момент Винченцо замечает в толпе кого-то из своих помощников по организации гонки. Вероятно, они ищут его. Он тут же поворачивается к ним спиной. Только не сейчас, думает. Не в данный момент.

– Знаешь, сначала мама сердилась на меня за то, что, когда я катался по аллеям Оливуццы, я портил ее сад и до смерти пугал ее птиц в вольере. Но она пожилая женщина, ее можно понять. Но Иньяцио ведь не старый, а он много раз говорил, что у меня ветер в голове. Все дело в том, что он трусит, родился трусом. Представь себе, он даже верхом не ездит, потому что боится слишком большой скорости.

Аннина смеется и хитро смотрит на него.

– Но небольшой ветерок в твоей голове гуляет, правда?

Он улыбается.

– Небольшой, – отвечает непривычно искренне. Но не признается, что от быстрой езды у него кровь вскипает в жилах, скорость помогает ему почувствовать себя живым, кружит голову. И что ее смех вызывает в нем те же чувства.

– Дон Винченцо! – Широкими шагами к нему идет механик. – Мы вас искали, синьор.

Винченцо кивает, мол, сейчас он подойдет. Снова поворачивается к Аннине:

– Иди на трибуну. Твоя мать наверняка волнуется…

– Хорошо. Но обещай, что прокатишь меня на каком-нибудь из своих автомобилей.

– Обещаю. До скорой встречи, – улыбается он ей.

Аннина поворачивается, делает шаг, оборачивается, кладет свою руку в перчатке на руку Винченцо. Говорит тихо, но ее звенящий чистый голос не перекроет никакой рокот машин?

– Сегодня я еще раз убедилась, что не стоит ждать, когда сбудутся мечты. Надо самому идти им навстречу. Надо мечтать масштабно. Спасибо, ты показал мне, что человек может воплощать в жизнь свои желания.

* * *

Иньяцио следит за подготовкой к соревнованиям с трибуны, в английском пальто, купленном год назад. В этом году он не обновлял гардероб. С одной стороны, не было времени, с другой – он не хочет накапливать счета сверх тех, что уже лежат у него на столе: мать, Франка и даже Иджеа – шестилетний ребенок, это надо же! – только и делают, что скупают шляпки, платья, перчатки, туфли и сумки по всей Европе. Он много раз просил Франку сократить расходы, но она только выслушивала его с безразличным видом, не удостаивая и взгляда.

Только однажды она ему ответила:

– Думаю, других женщин ты не просишь экономить на украшениях и гостиницах.

Она произнесла это спокойно, без гнева, окинув его таким ледяным взглядом, что ему стало неловко.

В ответ он пробубнил лишь: «Что за чушь!», отчего ему до сих пор стыдно.

Холод, исходящий от Франки, усугубляет и без того давящую тяжесть жизни. Чего стоит одна эта проклятая верфь, на которую он возлагал столько надежд. Ее достроили, да, но отсутствие государственных заказов, уменьшение субсидий и забастовки выбивают почву из-под ног. В конце концов он вынужден был уступить свои акции Общества судостроительной верфи, доков и механических заводов Сицилии генуэзцу Аттилио Одеро, владельцу верфей в районах Сестри-Поненте и Фоче в Генуе. И даже после этого он не смог выплатить долги – в частности, те два миллиона, которые должен Итальянскому коммерческому банку именно за верфь, – так что пришлось уволить рабочих и служащих и на верфи, и в «Оретеа». Дошло даже до того, что он просил, чтобы ему вернули какие-то долги… он, которого раньше никогда не заботили такие мелочи.

На политическом фронте ситуация была еще хуже: Джолитти имел большое влияние, даже слишком большое, и преследовал интересы, шедшие вразрез с интересами Юга Италии и «Генерального пароходства». Очень скоро нужно будет обсуждать продление морских концессий, а это как тяжелый подъем в гору в окружении врагов, таких, например, как Эразмо Пьяджо, который на поверку оказался низким корыстолюбцем, как и все прочие. Иньяцио вынудил его уволиться, и тот ушел, хлопнув дверью, поклявшись, что заставит его заплатить за свое высокомерие. Почти так же, как Лагана.

И еще винодельня…

При этой мысли спина напрягается, во рту становится сухо. Сидящий рядом с ним Ромуальдо поворачивается в его сторону. Слишком уж он его хорошо знает, чтобы не заметить его плохого настроения.

– Что с тобой? – спрашивает он.