– А если он будет неосторожен?! Он же такой бесшабашный.
– Да нет, – Иньяцио гладит ее по руке. – Ничего с нами не случится. Вот увидишь.
Она поворачивает голову, смотрит на мужа. У Иньяцио уже много седых прядей, и на его когда-то красивых тонких губах давно лежит печать горечи.
– Думаешь, война скоро кончится? – спрашивает она, сцепив руки.
Иньяцио пожимает плечами:
– Не знаю. Сначала казалось, через несколько дней все закончится, а прошел год, и бои все еще продолжаются. – Он касается белого кружевного рукава блузы Франки, говорит, понизив голос: – В любом случае война только ухудшит все наши дела.
Его голос полон смирения, но Франка не понимает, что он имеет в виду. Она хотела бы спросить и уже собирается задать свой вопрос, но в этот момент какой-то шум заставляет ее повернуться.
– Простите, что помешал. Мне нужно поговорить с вами, синьор Флорио, не знал, что вы заняты.
– Проходите, синьор Линч. Добрый день.
Карло Аугусто Линч подходит к ним длинными мягкими шагами. Иньяцио идет ему навстречу, тепло приветствует, Франка ограничивается кивком. Она не доверяет этому аргентинцу еще и потому, что знает о нем слишком мало: только то, что он учился в Милане и в политехническом институте в Цюрихе, что руководил фабрикой в Германии и что в начале войны вернулся в Италию. Он сразу завоевал доверие ее мужа и деверя, очаровав их доброжелательностью, приятной внешностью и красноречием. Оба решили привлечь его к управлению их имуществом или, точнее, тем, что от него осталось. И вот уже три месяца, то есть с февраля 1915 года, Линч служит управляющим и поверенным Флорио.
Франка стоит в стороне и наблюдает за мужчинами. Вдруг слышит:
– Потому что достояние дома Флорио…
И поднимает бровь. О каком достоянии может идти речь, если уже даже «Картье» и «Уорт», чьей клиенткой она была более двадцати лет, просят ее подписывать «документы», чтобы гарантировать оплату счетов? Не говоря о том, что случилось не далее как вчера: горничная уволилась из-за того, что не получила вовремя жалованье. Что это, если не проявление презрения к тем, кто дал хлеб и работу половине Палермо!
– А вы, синьора? Чем вы собираетесь заниматься?
Франка смущенно смеется.
– Простите меня, я отвлеклась. О чем вы говорили?
– Я спросил… что вы намерены делать? Как поддержите родину в такой тяжелый момент? Пойдете в сестры милосердия?
– О… Да, конечно. Думаю пойти в госпиталь, здесь, в Палермо.
Линч улыбается ей, затем отводит взгляд, словно ее ответ его не убедил.
– Уверен, вы знаете, как правильно поступить в этой трудной ситуации. Нас ожидают времена больших лишений, – бормочет он.
Франка прикрывает глаза. В этих словах она улавливает упрек в свой адрес за ее образ жизни, ее траты и в особенности за ее увлечение, которому она посвящает весь свой досуг.
Карты. Шмэн-де-фер, баккара, покер. Когда она играет, боль отступает, мысли становятся легче, время летит. Конечно, вместе со временем улетают и деньги, потому что она делает большие ставки. И ей везет «больше, чем дозволено», как любит повторять ее подруга по игральному столу Мари Терез Таска ди Куто – Ама, как ее все называют, супруга Алессандро и невестка бедняжки Джулии Тригоны.
– Надеюсь, в конторе есть все необходимые бумаги, – говорит Иньяцио Линчу. – Попрошу подготовить машину, поедем вместе.
– Не нужно. Я могу и здесь вам все сказать.
Франка смотрит на Линча, переводит взгляд на мужа. Раньше она бы молча отошла, так как это мужские дела, но сейчас хочет послушать, вникнуть.
Линч следит за ней из-под опущенных век с вопросительным видом. Франка сверлит его в ответ долгим вызывающим взглядом и переводит глаза на Иньяцио.
Линч смущен. Ему никогда не приходилось обсуждать дела в присутствии женщины. Взгляд Франки такой острый, что он чуть не заикается.
– Тогда… если позволите…
Не глядя на жену, Иньяцио садится, отпивает глоток лимонада.
– Пожалуйста, начинайте.
Линч осторожно открывает папку, которую принес с собой, кладет ее на столик. Перебирает бумаги – письма, заметки, счета, – как будто хочет собраться с мыслями, затем складывает перед собой руки домиком.