Львы Сицилии. Закат империи

– Ради бога! – Джулия морщится. В отличие от Франки, она никогда особенно не следила за кожей лица, и время не сделало ей скидку: лицо заострилось, покрылось морщинами. – Подумать только, как она его окрутила! Он был мальчишкой, когда они познакомились, а у нее уже была дочь. Джузеппе хотел, чтобы мы встретились… но это безумие! Она замужем и бросила все ради него. Нет уж, я отказываюсь от встреч с ней: она не заслуживает даже, чтобы я произносила ее имя.

Франка сжимает ей руку.

– Ты права. Представляю, как тебя это возмущает.

– А мой брат, полагаю, с ее сестрой Верой.

Обреченный вздох Франки служит ответом.

Джулия кривит лицо от отвращения:

– Оставить четырех детей и мужа ради другого мужчины, женатого к тому же… Мир сошел с ума!

Франка резко останавливается, смотрит на Джулию:

– Ты помнишь, что ты мне сказала много лет назад, в зимнем саду у тебя дома?

Джулия смотрит вдаль и улыбается.

– Ты была так напугана… Все тебя пугало, включая мою мать.

– Ты сказала тогда, что я должна взять то, что принадлежит мне по праву, что я должна гордиться тем, что ношу имя Флорио.

– Да. И ты так и делала. Всегда, даже в самые трудные моменты.

Франка горько улыбается:

– Я научилась, да. Мне это дорого стоило, но в конце концов у меня получилось. Перед всем светом я была Флорио. И всегда ею буду. Но в душе…

Джулия берет ее за руки.

– В душе ты умерла много раз. Из-за того, что тебе пришлось пережить, из-за Иньяцио… Я все знаю.

– Да, но есть еще кое-что. Еще два года назад я была уверена, что знаю своего мужа. Я давно перестала его осуждать, молча принимала его недостатки. Но была убеждена, что нас будет объединять любовь.

Джулия приподнимает бровь.

– Да, я все еще называю любовью невидимую связь, которая была между нами. Потом появилась Вера, и Иньяцио в нее влюбился. И тогда я по-настоящему стала одинокой.

– Франка, дорогая, ты не одинока… У тебя есть я, Иджеа, Джуджу… – быстро произносит Джулия.

Франка распрямляет плечи, смотрит вдаль.

– Да, слава богу, вы у меня есть. Но когда я смотрю в зеркало, я вижу только себя одну, как будто всего остального мира не существует. Вижу сломленную женщину, продолжающую жить вопреки всему. – Она переводит дыхание. – Вот что я хотела сказать тебе: благодаря твоим словам я научилась не зависеть ни от кого и идти вперед, несмотря ни на что.

– И не чувствовать боли? – спрашивает Джулия.

– Ты прекрасно знаешь, что это невозможно. Сколько лет прошло со смерти Бласко?

– Двадцать один, – отвечает Джулия с ходу.

– И был ли хоть один день с того времени, всего один, когда ты не вспоминала о нем?

Джулия мотает головой.

– Наши мертвые не оставляют нас никогда. И их присутствие одновременно и горе, и утешение.

Внезапно Джулия начинает плакать, обхватив голову руками.

– Ты заговорила об умерших, а я, я…

– Что случилось? – тут же спрашивает Франка с чувством тревоги, она никогда не видела, чтобы ее золовка плакала. – Ты хорошо себя чувствуешь?

Всхлипывая, Джулия качает головой:

– Нет, нет… Я ничего не хотела говорить, чтобы ты не волновалась, но я очень боюсь, Франка. Я разговаривала с Пьетро вчера вечером. Он в Риме и говорит, что скоро могут произойти ужасные вещи. По его мнению, австрийцы атакуют Сербию, и это вынудит вступить в войну Францию, Россию и, вероятно, Англию тоже. И я очень боюсь, потому что у меня сыновья, и только Бог знает, что может случиться.

– Но газеты пишут, что итальянское правительство выступает посредником…

– Пьетро был настроен очень скептически, – отвечает Джулия, вытирая слезы. – Война у порога, и только Господь Бог знает, чем все закончится. А я не могу себе представить, что мои сыновья пойдут на фронт. Джузеппе двадцать пять, Иньяцио двадцать четыре и Манфреди двадцать. Они настоящие мужчины, из рода Ланца ди Трабиа, и их место на передовой. Это их долг.

Франка не знает, что сказать. Двери дома в Оливуцце сначала, «Виллы Иджеа» позже всегда были открыты для всех. Она не помнит даже, сколько англичан, французов, немцев и русских принимала у себя. Политики и артисты, банкиры и предприниматели со своими семьями, они вели беседы, вместе ужинали, танцевали до рассвета, играли в карты или в лаун-теннис, смеялись над какой-нибудь шуткой или сплетней. Плавали в море или забирались на гору Пеллегрино, проводили счастливые часы на Фавиньяне, подолгу катались на яхтах Иньяцио или на машинах Винченцо. Она вспоминает кайзера, монархов Англии, императрицу Евгению…

И сейчас именно они собираются предать Европу мечу и огню.

Сыновья Джулии такие молодые… Да и Джовануцце шел бы уже двадцать второй год, и, возможно, она тоже провожала бы своего мужа на войну. Иньяцио всего шестнадцать, значит, он слишком маленький, чтобы…

Нет. Остановись. Их уже нет. А Джулия здесь.

Она кладет руку на плечо золовки.

– Пьетро, скорее всего, преувеличивает: он всегда видит все в черном цвете. Ничего плохого с твоими детьми не случится.

– Надеюсь. – Джулия набирает в легкие воздух, чтобы успокоиться. – Да, лучше подумать о будущем дочерей, Софии и Джованны. Одной уже восемнадцать, другой – семнадцать.