Львы умирают в одиночестве

Замирая от страха, режиссер оглянулся и увидел перед собой высокого и стройного мужчину в белом балетном трико. Лицо у него было величественное, какое-то даже царственное – высокие скулы, изогнутые брови, надменный рот. Он стоял, расправив плечи и возвышаясь над Пеночкиным на целую голову, и смотрел на него строго и неприветливо. Темные глаза его мрачновато поблескивали в сумраке закулисья.

– В-вы кто? – стуча зубами, пробормотал режиссер.

– Не узнаешь? – обнажив в презрительной улыбке крепкие белые зубы, осведомился неизвестный. – Постыдился бы! Я ведь твой персонаж. Главный герой твоего спектакля. Сергей Воздвиженский.

– Эээ… но вы же… умерли? – робко протянул Вася.

– Искусство – бессмертно! – назидательно произнес великий танцовщик. А затем, прищурившись, окинул режиссера с ног до головы оценивающим взглядом. – Ну да тебе-то откуда об этом знать, бездарь?

– Как вы?.. Что вы такое говорите? – обиделся режиссер.

– Я говорю, бездарь ты! Да еще и жулик к тому же, – смачно припечатал знаменитый артист. – Полез про меня, про звезду мирового балета, спектакль ставить, а ни одной книжки по моей биографии не прочитал. Одни сплетни собрал из желтых изданий. Да еще и деньги театральные попятил. Это вот что? – Он отдернул в сторону занавес и указал на все так же бьющуюся между кресел шубу.

– Шу… шуба, – запинаясь, объяснил Вася.

– И ты, проныра, вот эту рвань копеечную по накладным провел, как мой меховой палантин? Якобы где-то в Париже у коллекционера выкупленный? Да ты посмотри на меня! – Покойный гений приосанился. – Думаешь, я стал бы носить этот халат из чебурашьего меха? Где ты только раскопал этакую дрянь…

– Я… я… Вы все не так поняли! – нашелся наконец Вася и, не желая дальше объясняться с величественным прототипом своего героя, шмыгнул у того под рукой и снова кинулся бежать.

В висках грохотало, по лбу снова струился пот. Васе уже почти удалось добраться до маленькой дверки, ведущей из-за кулис во внутренние коридоры театра, когда за спиной раздались размеренные шаги Воздвиженского. Режиссер торопливо дернул дверь на себя и в ту же секунду ощутил, как сильная, жилистая нога всемирно известного танцовщика, размахнувшись, мощно ударила его под зад. Вася, охнув, взмыл в воздух и, вопя от ужаса, полетел куда-то в темноту.

Приземлившись на твердый пол и поскуливая от боли в отбитом боку, Вася открыл глаза и обнаружил, что находится в своей комнате. В окно било яркое майское солнце, колыхалась от легкого ветерка белая занавеска, на тумбочке ворохом лежали только вчера присланные варианты афиш его будущего спектакля. А в дверях спальни, томно прислонясь к косяку и комкая на груди изумрудный кружевной пеньюар, стояла его мать, Эмилия Аркадьевна, и с выражением легкой брезгливости рассматривала сына, развалившегося на полу, возле кровати.

– Базиль, что происходит? – протянула она и отвела взгляд, демонстрируя, что и смотреть не хочет на такое жалкое зрелище.

– Кошмар, – прохрипел Вася и, охнув, поднялся с пола. – Кошмар приснился, мамуля.

– А я говорила, что все эти твои современные лекарства не работают, – вставила маман и кивнула на громоздившиеся на тумбочке у кровати Василия пузырьки, выписанные ему модным в артистических кругах психоаналитиком. – Лучшее средство от расшатанных нервов – это принять перед сном рюмку хорошего французского коньяку.

«Угу, или полбутылки», – съязвил про себя Василий. Мамочкино пристрастие к дорогим коньякам пробивало солидную брешь в семейном бюджете.

Тем временем Эмилия Аркадьевна, очевидно, устав говорить на такую приземленную тему, спросила:

– Так как ты считаешь, Базиль, что, если в первой сцене спектакля я появлюсь не в васильковом платье, а в палевом?

– Мамочка, – отозвался Вася, с ужасом понимая, что ему спросонья не удается говорить с должной почтительностью и, кажется, он сейчас нарвется на самый жуткий скандал из всех, что только может закатить стареющая, но заслуженная театральная актриса. – У палевого, я извиняюсь, декольте чуть ли не до талии, а ты…

– Что? – оскорбленно ахнула Эмилия. – Ты что же, намекаешь, что мне, в мои пятьдесят, носить платья с декольте уже не по возрасту?

– Пятьдесят шесть, – шепотом поправил Василий и поспешно улепетнул в ванную.

Вслед ему, слышимые даже за шумом воды, неслись стенания:

– Я не могу жить, не могу работать в этой атмосфере оскорбительного пренебрежения! Когда наконец будет готова наша новая квартира на Цветном бульваре, где я смогу удалиться в свою студию и не сталкиваться с твоим постоянным хамством?

– Ох, – вздохнул Василий, разглядывая в зеркале собственную помятую физиономию.