Лже-Абсолют

Поставлена окончательная точка в сомнениях Федора. Теперь он уверовал: все, что говорила Поэтесса, — ПРАВДА. Традиционный ход времени нарушен: он вернулся в свой мир двухнедельной давности.

Но как теперь ему жить в нем? Скучно, до тошноты, до сумасшествия скучно!

По четвергам (а семнадцатое выпало на четверг) в институте проходили семинары, на которые приглашались специалисты, чьи работы вызывали особенный интерес. Сегодня лектор рассказывал о Комитете 300[25], об изощренных формах управления земными ресурсами, политическими и социальными системами и, конечно же, человеческими мозгами. «Тайные правители, — говорил лектор, — ставят своей целью полное разрушение национальных государств и национального самосознания, истребление к 2050 году 3 миллиардов «бесполезных» едоков, построение общества по типу: правители и слуги; каждому человеку внушат, что он — создание Единого Мирового Правительства, которое и определит ему нужную религию…»

Москвин слушал лекцию и думал: «Организация — тоже маленькое ответвление Комитета? Почему бы не сказать о ней? Почему мы не говорим о тех, кто непосредственно рядом с нами, кто превращает жизнь горожан в унизительное прозябание? Боимся, что «великие» не посчитают нужным мстить «маленькому болтуну», а ЭТИ церемониться не станут?»

— Влияние и сила Комитета 300 столь велико, — продолжал лектор, — что скоро никто не сможет противостоять его диктату. Прежний мир падет, не останется никаких традиционных ценностей, даже семьи в ее классическом понимании…

Федор сразу вспомнил про «старика», про реальные возможности Поэтессы… Какой Комитет 300? Кто такие эти правителишки перед силой реальной? И кто они перед ВЕЧНОСТЬЮ?

Он не выдержал, покинул зал и долго бродил по коридорам института, пытаясь забыться, отринуть грустные мысли. Оставалась надежда, что Поэтесса не исчезла, она по-прежнему рядом, сейчас прочтет свои чудные стихи, которые так нагло прервали на ученом совете…

И он действительно услышал окончание того, что в ее устах казалось маленьким шедевром:

…И нашего лета,

которое мы так любили,

Вдали затихают

последние звонкие ноты.

Прорезала сердце

с жестокой ухмылкой разлука.

Осколки ушедшего лета

порезали руки.

А я под дождливые

однообразные гаммы

Рисую на окнах

из наших имен анаграммы…

«Причем здесь лето? — задался вопросом Федор. — Летом я ее еще не знал! Может, это просто восхищение самым прекрасным временем года, временем полного расцвета природы?»

Но сейчас царила беспросветная осень, и каждый последующий день будет все мрачнее и мрачнее.

Часть третья

Глава 18 Опасные игры

День пролетал за днем, не принося ничего, кроме скуки. Эмоции, казалось, умерли в тот момент, когда Федор перенесся назад на эти проклятые ДВЕ НЕДЕЛИ. Он ни от чего не получал удовольствия: ни от общения с женщинами (все они меркли перед Поэтессой), ни от работы (наивная болтовня блистающих незнанием людей). Иногда он, словно идиот, пялил глаза в телевизор, — там рассказывали о новых достижениях, открытиях. И хотелось, сквозь слезы, хохотать над «изобретениями», как наверняка посмеялась бы его исчезнувшая подруга.

Более всего его раздражали научные дискуссии, конгрессы, где профессора и доценты козыряли знаниями, хотя в действительности расписывались в полном невежестве. Иногда Федору казалось, что уже наступило «грядущее царствие хама». Как-то один его друг сказал: «Хам вторгался в пространство индоевропейской культуры, в христианский мир сначала идеологически, как например, шариковы, а ныне идет вторжение второго порядка — физиологическое, хамиты проникают на нашу территорию». Теперь Москвину стало ясно, что хамиты — понятие не только этническое, оно включает и тех, кто причисляет себя к «стопроцентной элите», например, членов Комитета 300.

Если первую неделю своего «возвращения» в прошлое Москвин «как-то жил», то потом все, что окружало его, сделалось просто невыносимым. Где-то в далеком неведомом мире — удивительные знания, невероятные открытия высших по разуму существ. И женщины там другие… Точнее, там одна женщина, которая стоит всех остальных! Как он мог от всего этого отказаться?

Федор мысленно взывал к ней, просил почитать стихи, даже просто ответить; пусть на мгновение, но насладиться ее словом и звуком голоса! Однако она почему-то молчала…

«Она забыла меня?!»

Спасаясь от хандры, Федор взял у врача бюллетень. Он надеялся, что четыре стены спасут его от наивных «научных» гипотез, скандальной хроники — любимого детища недоумков, ото всех «серьезных новостей» отсталого измерения. Но и дома хоть волком вой… Не может человек находиться в одиночестве.