Лже-Абсолют

— Если так…

— Так, Федор Николаевич! Однако, время! Скоро в путь!

— Да, — грустно согласился он, — скоро…

— Не жалейте о тех, кого оставляете здесь. Я вам не сказала главного. Но далее молчать не имеет смысла.

— О чем вы?! — Москвин предчувствовал, что его ожидает новая страшная тайна, о которой, может быть лучше и не знать. Но ведь не страус же он, чтобы прятать голову в песок.

— Мир вашего измерения наполнен великим множеством красок, удивительных, фантастических. Люди здесь — оригинальны, впечатлительны, наделены невероятным разнообразием чувств. Когда попадаю сюда, мне и самой хочется стать романтичной и немного смешной, хочется читать стихи. Но это всего лишь эмоции, они возникают и тут же пропадают.

Напряжение Федора возрастало; не к добру она столь рьяно начала за здравие. После этого часто раздаются заупокойные речи.

— … Однако круг интересов ваших люди слишком ограничен, к тому же они подвержены порочным страстям. В отличие от нас, вы не размышляете о сути Вечности, не стремитесь познать величественные законы Природы и основы всеобщей гармонии. А когда страсти преобладают над разумом, — мир неизбежно идет к катастрофе.

— Я уже об этом слышал…

— Одно дело — слышать, в надежде, что ситуацию можно изменить, направить в иное русло, другое — знать наверняка о НЕИЗБЕЖНОСТИ КОНЦА, мало того, — видеть его. Вы ведь мечтали не только окунуться в прошлое, но приоткрыть завесу будущего вашего измерения. Я исполню вашу мечту.

Неожиданно загорелся огромный экран; где он находился: справа, слева, вверху, внизу? Он был ВЕЗДЕ, и Москвин стал частицей происходящего.

…Злобно гудели ракеты, падали бомбы: от взрывов сотрясалась земля, волны обезумевших океанов и морей вздымая вверх, достигали облаков, и с невыносимым воем обрушивались на города, селения. Качались горы, в их недрах пробудились вулканы и выплеснули огненные языки лавы, которая безжалостно слизывала все и вся. Восстали пустыни, — песок носился в воздухе, заслоняя солнце. Наступала великая зима! И не оставалось ни одного уголка, где можно было укрыться от вселенской бури.

— Так вот каков настоящий апокалипсис? — прошептал Федор.

Ему стало по-настоящему жутко. Да, он прошел суровыми тропами войны, но то была маленькая, локальная бойня, а здесь… всеобщий мировой взрыв!

«Хватит! Останови страшное кино!»

Экран погас, но разве можно подобные кадры выбросить из сознания?

— …Как они допустили такое? — без конца вопрошал Москвин. — Но и вы… Вы должны были им помочь, раз они неразумны. Не говорите, что не должны вмешиваться. Неразумного сорванца отец иногда сечет розгами.

— Сейчас уже нет, — возразила Поэтесса, — порку ребенка приравняли к преступлению и нарушению прав личности. Человек стремится все решать сам, не внемлет ни порке, ни знамениям, ни предостережениям. И вот — расплата.

— Но ребенок…

— Стоп! — прервала собеседница. — Отец старается направить отпрыска на путь истинный — это одно, но если он стремится сделать из сына свое подобие, результат будет плачевный. Копии не способны к истинному прогрессу, они лишь механически повторяют прошлое.

Федор смолчал, поскольку в голове его вновь пронеслась кровавая буря, разрушающая Спокойствие и Гармонию. Гибло все!.. Но как же другие измерения? Что будет с Космосом вообще? Ведь все во Вселенной взаимосвязано, переплетено в единый клубок…

— Мы также тяжело переживаем ваши катаклизмы, — ответила на его мысленный вопрос Поэтесса, — но высокий уровень развития позволяет выживать.

«Все правильно, каждый выживает в одиночестве!»

…И опять перед глазами буря! Кровавая вселенская буря!..

Москвин невольно коснулся руки Поэтессы, ему безумно хотелось убежать от увиденного, спрятаться, но где… Где?! Если только раствориться в НЕЙ, — своей страсти, мечте, прекрасной Женщине, дающей начало новой жизни? По телу Федора точно пробежал ток, и тут он понял, что идет этот ток не только от него, но и от нее…

Кажется, их губы соприкоснулись; Федор и поверить не мог, что ЧУВСТВУЕТ ЕЕ ГУБЫ, с которых, словно россыпи драгоценностей, слетают изумительные стихи. И плевать, что некое неизвестное существо, по прозвищу Старик, подглядывает за ними. Москвин не стеснялся целовать возлюбленную, он безумно гордился своими чувствами. И лишь поражался, как высшее создание позволяет ему любить себя?

Что было дальше? Прекрасный сон! Он овладел ею… Только сам акт любви поглотил сладостный туман, лишив Федора воспоминаний о нежных моментах их чудесной близости.

…Потом они стояли у одной из самых древних и удивительных пирамид на свете…

По небу, точно хлебные крошки, рассыпалось бесконечное множество звезд, сухой воздух наполнился ароматами, в легких порывах ветра будто играла мелодия, и Федор знал: ТО МЕЛОДИЯ ПРОЩАНИЯ.

Жаль, безмерно жаль эту красоту, однако ее все равно уничтожат! Так, по крайней мере, уверяет Поэтесса.

Около молодой женщины и Федора находилось несколько похожих на Старика, существ. На них — серебристые комбинезоны, поверх которых были накинуты широкие темные плащи. Всем им предстояло войти в пирамиду.

«Как?! Уже?!..»