Лже-Нерон. Иеффай и его дочь [сборник Литрес]

Аммонитяне подступили к стенам Иоквехи. Город не стал обороняться и открыл ворота. Затем они подошли к городу Иазеру; жители его не захотели сдаваться. Царь Нахаш отрезал доступ к водоему и родникам, оставив город без воды, разорил богатые виноградники и поля вокруг города. Кончилось тем, что он разрушил крепостные стены, во славу своего бога Милхома перебил всех мужчин, а женщин и детей увел в рабство. После этого направился в Елеалех. Этот хорошо укрепленный город находился недалеко от прославленного некогда Хешбона. Хешбон был столицей страны, когда она еще принадлежала амореям. Вторгшись в долину Иордана, израильтяне разрушили Хешбон до основания и порешили оставить город в развалинах на память о своей великой победе. Впоследствии праотцы галаадитян расширили и сильно укрепили близлежащий Елеалех, и при жизни нескольких поколений он считался столицей Галаада. Теперь царь Нахаш осадил эту крепость, дорогую сердцу всех жителей страны: было ясно, что, взяв ее, он пойдет на Массифу.

Тут уже вся страна, от гор Галаада до горы Нево, от реки Иармук до реки Арнон, воззвала к Иеффаю. Старейшины городов собрались в Массифе и потребовали, чтобы сыновья Зильпы пошли на поклон к Иеффаю и упросили его вернуться. Яростнее всех настаивали на этом старейшины Маханаима, хотя их городу, расположенному дальше к северу, не угрожала серьезная опасность. Под конец даже старейшины Массифы потребовали, чтобы во главе войска был Иеффай. Но Зильпа только злилась от бессилия и не хотела об этом слышать, да и Самегар оставался глух.

И только Авиям, в свое время ложно истолковавший слова Ягве, обрадовался случаю загладить свою вину. Последние события показали всем и каждому, что Ягве отвернулся от сыновей Зильпы и так же, как люди, отдал предпочтение Иеффаю. Следовательно, он, Авиям, правильно поступил, не помазав Самегара на должность судьи и сохранив ее для человека, которому сам некогда дал имя Иеффай, что значит «Ягве открывает путь». Без лишних слов он потребовал, чтобы в этот грозный час сыновья Зильпы вернули Иеффая, дабы тот возглавил войско Галаада. Робкий Самегар мрачно спросил:

– А не прогневим ли мы Ягве, поставив над его войском человека, не отрекшегося от ложного бога аммонитян?

И Зильпа, бледная от кипящей в ней злобы, овладев собой, сказала:

– Ты хочешь унизить нас, первосвященник Авиям, нас и себя самого. Говорю тебе, унижение будет напрасно.

Авиям же возразил:

– Я не требую, чтобы твои сыновья отправились на поклон к Иеффаю. Пусть пойдут к нему длиннобородые из Маханаима, с ними он в дружбе.

Так и порешили.

2

Иеффай не поднимал много шума вокруг своей бескровной победы над васанским царем, а принц Гудеа имел все основания не особенно распространяться о приключении в земле Тов. Тем не менее слава Иеффая гремела громче труб, трубивших в Ханаане в честь царя царей, и люди Иеффая почитали его героем и полубогом.

Пришла зима. Седьмая зима Иеффая в этом диком краю, и была она долгой и суровой. Но Иеффай не проявлял нетерпения и с мстительной радостью ожидал событий, которые принесет с собою весна.

Первым событием весны был войсковой знак, сделанный Латараком. Художник постарался на совесть и очень быстро выполнил заказ, принесший ему тысячу сиклей, так что Иеффай получил медный знак раньше, чем рассчитывал: из тучи вырывался столб пламени – ослепительная молния Ягве, вселяющая трепет и повергающая ниц. Но сердце Иеффая она наполнила ликованием. Долго и восхищенно разглядывал он творение мастера, и злые зеленые искорки вспыхивали в его глазах. Отныне Ягве на самом деле становился его Богом, и как сам Иеффай принадлежал Богу, так и Бог теперь принадлежал ему. Не зря Иеффай принес ему в жертву огромную сумму денег: отныне Бог будет всегда с ним, совсем рядом.

С тех пор как между ним и Васаном был заключен договор о мире, Иеффай не старался хранить место своего пребывания в тайне. И где бы ни находился, открыто выставлял свой войсковой знак перед шатром или пещерой – даже в здешних безлюдных местах. Он и прежде ничего не боялся, а теперь, гордый покровительством своего Бога, стал беззаботен вдвойне.

Вскоре, вместе с долгожданной весной, в лагерь пришли люди с юга и принесли весть о вторжении аммонитян в Галаад. Иеффай услышал об этом в своем шатре, где была и Кетура.

Ночью Кетура сказала ему:

– Не могу заснуть от нетерпения и счастья. Я думаю о Массифе. Думаю о Зильпе. Она сейчас тоже не спит, но не от счастья, а оттого, что стыд и досада грызут ее сердце.

Отныне дни Кетуры наполнились страстным и радостным ожиданием, и ее большие серые глаза на смуглом и узком лице сияли от счастья.

Наконец в лагерь прибыли старейшины Маханаима. Но Иеффая не оказалось на месте – он отлучился, может быть даже нарочно, в город Афек. Они пошли туда, но Иеффая там уже не было. Зато там были его лошади и боевые колесницы, старейшины увидели их и сказали друг другу: «Неужто человек, которому все это принадлежит, и есть наш Иеффай, сын Галаада, ушедший от нас к бродягам? Да он здесь, на севере, стал богат, как царь!»