Лже-Нерон. Иеффай и его дочь [сборник Литрес]

– Как ты благочестив и как осторожен, брат мой! – А обращаясь к двум братьям, добавил: – Я пойду в Массифу, раз Галаад нельзя спасти без меня. Но с собой возьму только телохранителей и две сотни воинов. Лишь когда вы трое вместе с первосвященником поклянетесь в доме Ягве исполнить мои требования, я призову в Массифу все остальное войско.

Елек заколебался:

– Станет ли Аммон так долго ждать?

И Иеффай, полный уверенности в своих силах, гордо отмел его сомнения:

– Когда царь Нахаш услышит, что Иеффай выступил против него, он еще подумает, прежде чем нападать. Хватит попусту болтать языком! – вдруг заорал он. – Я выставил свои требования, и вы либо примете их, либо вернетесь домой и попробуете сами справиться с Аммоном.

– Так мы и сделаем! – крикнул Гадиил и двинулся к выходу из шатра.

Но Елек в третий раз остановил его, сказав:

– Помолчи, Гадиил! – Иеффаю же бросил с горечью: – Мы сейчас в твоей власти, Иеффай, и ты попираешь нас ногами.

На что Иеффай ответил вполне дружелюбно:

– А разве вы в свое время не попирали меня ногами, братья мои?

И Кетура рассмеялась за занавеской.

3

Возложив на Пара руководство отрядом и управление уделами в Васане, Иеффай в сопровождении Емина отбыл на юг; взял он с собою и старого Толу – очень уж тот просил. Войсковой знак – ослепительную молнию, бьющую из тучи, – гордо несли перед ним; сзади следовали лишь две сотни воинов.

Повсюду его встречали с почетом и ликованием. Старейшины городов заранее выходили ему навстречу, люди усыпали его путь цветами и ветками, оглашая воздух восторженными кликами. Так, героем и победителем, прошел он из конца в конец весь Галаад.

Когда Иеффай прибыл в Маханаим, старейшины предложили ему остановиться в доме его отца, где он провел большую часть юности; теперь дом опять принадлежал ему. Но Иеффай отказался: он не хотел откладывать свой приезд в Массифу. Однако в дом все же заглянул и убедился не без злорадства, что Елек успел его расширить и сделал это толково и основательно. Толу он вновь назначил надзирать за слугами, и тот немедленно приступил к своим обязанностям: придирчиво осмотрел дом и двор, семеня по-старчески негнущимися ногами и ворча: «Без хозяйского глаза и камень крошится»; он был очень огорчен, увидев, что нигде ничего не крошилось и не рушилось. Он бормотал себе под нос что-то нечленораздельное на вавилонском наречии, придыхая звук «х» и осыпая бранью глупцов, неспособных понять его речь.

А Иеффай тем временем с двумя сотнями воинов двигался обратно по той же дороге, по которой ушел после унижений, испытанных им на рыночной площади Массифы и в скинии Ягве. Но теперь старейшины вышли его встретить далеко за городскими воротами. Они сказали:

– О Иеффай, сын Галаада, ты жил в земле Тов, но на самом деле ты жил в наших сердцах.

Даже самого древнего из старейшин, дряхлого старца Манассию, принесли сюда на носилках, и он прошамкал еле слышно, так что его уже трудно было понять:

– Все-таки я дожил до этого дня! Разве не говорил я всем и каждому, что ты родился героем? И теперь я могу спокойно уйти в погребальную пещеру и сказать моему другу Галааду, чтобы он не беспокоился о своем любимце и что благословение Ягве осеняет твое чело.

Однако Иеффай хотел сам сказать об этом отцу. И прежде чем появиться у стен Массифы, он в сопровождении нескольких воинов свернул с дороги и поднялся на холм Овот; велев своим спутникам отодвинуть камни, преграждавшие вход в погребальную пещеру, он один вошел в темный провал, из которого пахнуло смрадом и холодом. Иеффай добрался до знакомой ниши и увидел комок тряпья: все, что осталось от человека, некогда бывшего его отцом; на полу перед ним тускло поблескивали священные фигурки. Иеффай решил держаться с подобающей скромностью: ему очень хотелось получить одобрение и благословение отца на то рискованное дело, которое предстояло ему совершить. Но, начав говорить, он не смог удержаться и смирить распиравшую его гордость.