Лжедмитрий. Царская плаха

«А ведь Василий, князь Шуйский, и сам не прочь завладеть троном», – подумал он.

Борис Годунов действительно почувствовал боль в суставах.

«Надо же было вернуться хвори! – подумал он. – Да еще тогда, когда требовалось обсудить вопрос укрепления крепостей и границ. Я не знаю, что замыслил самозванец, вернее, те люди, которые стоят над ним.

Боль была не сильной, но не давала мне покоя. Я встал и ушел. Не хватало еще корчиться при Шуйском. Он спит и видит, как сядет на престол после меня. Плевать ему на законного наследника, царевича Федора Борисовича, которому уже пятнадцать лет. Свалюсь я, и Шуйский не даст Федору править.

Но, как ни странно, сейчас Василий мой союзник. Ему тоже не нужен соперник в лице самозванца. Я мог бы обыграть их обоих, стравить между собой и ослабить так, чтобы они и мыслить о троне забыли. Тогда Федор получил бы престол, принадлежащий ему по праву. Дал бы Господь еще хотя бы годков пять жизни. Дабы подрос сын, смог держать всю полноту власти в окрепших руках. Ну а потом можно и на суд Божий».

С такими мыслями шел русский царь в свои покои. Стражник открыл перед ним двери опочивальни. Слуга Степан угодливо поклонился.

Борис хотел улыбнуться, но лицо его исказила гримаса, задергалось веко, в глазах потемнело. Царь пошатнулся, язык у него стал вдруг таким большим, что не умещался во рту. Боль ударила в голову.

Годунов собрал все силы, позвал Степана.

Тот подхватил царя.

– Батюшка, Борис Федорович, что с тобой?

Ноги Годунова подкосились. Он, поддерживаемый слугой, опустился на каменные плиты.

– Что с тобой, государь? О господи! Стражник, чего застыл, кричи начальника, зови лекарей! Не видишь, царю худо?

Семен Никитич издали услышал крик стражника, звавшего своего начальника, почуял неладное, бросился к покоям царя, увидел тело, дергающееся в судорогах. Голова на коленях слуги, повернута набок, глаза закрыты.

– Что, Степан?..

– Так обморок, припадок, боярин.

– Давно?

– Нет, только что.

– Лекарей вызвали?

Врачи, двое иноземцев, уже бежали по коридору. С ними целая толпа.

Царя внесли в опочивальню, уложили на постель. Врачи склонились над ним.

В покои ворвались жена Годунова Мария Григорьевна, сын Федор и дочь Ксения.

– Что с ним? – крикнула царица. – Он жив?

– Живой. Не надо мешать лекарям, – сказал Семен, вывел семью царя в соседнюю комнату.

Мария заметалась по ней, сжимая в руке платок и что-то лепеча. Федор и Ксения в растерянности сидели на лавке.

Через несколько минут в комнату вошел один из докторов.

– Был приступ, паралитический удар. Он длился не очень долго, уже прошел. Царю нужен покой. У него будет болеть голова. Мой помощник знает, как, когда, что давать. Он должен быть там. Жизнь царя вне опасности. Завтра он встанет. Сегодня пусть полежит.

– А семье можно быть с царем? – спросил Семен.

– Больному нужен покой и лекарства. Пусть с ним будет мой помощник. Царица сможет навестить его позже, когда ему будет лучше.

Мария Григорьевна подошла к врачу.

– Он будет жить?

– Да. Но за ним теперь и после надо присматривать.

– Спасибо, доктор.

– Не надо благодарности. Сохранение здоровья монарха – мой долг.

– Он сейчас спит?

– Да. И спать будет долго. Не стоит мешать.

– Конечно. – Мария Григорьевна увела сына и дочь, двадцатилетнюю красавицу Ксению.

Семен Никитич еще немного поговорил с немецким доктором, потом приказал усилить охрану, приставить к покоям специального человека для посылок. Мало ли что потребуется.

После чего он вышел во двор, вздохнул и проговорил:

– Такое с царем в первый раз. Он сознание потерял и бился в судорогах, как когда-то царевич Дмитрий. Что это? Совпадение или наказание Божье? Но за что? Борис Федорович не отдавал приказ извести Дмитрия, тот сам напоролся на нож. Да и болел он от рождения. А тут вдруг такой же приступ у самого Бориса Федоровича. – Семен Никитич перекрестился.

К нему подошел Василий Шуйский, который чуть задержался в Кремле.

– Что за беготня во дворце, Семен Никитич?

Боярин поведал князю о случившемся и вновь обратил внимание на странное выражение его лица. Он то ли переживал, то ли радовался.

Утром 1 августа Григорий Отрепьев и Ян Бучинский приехали в лагерь, где собирались казаки. Там было на удивление спокойно. Сотники держали дисциплину крепко, каждый день войсковые начальники устраивали казакам учения, для чего построили частокол на холме, имитирующий стену небольшой крепости. Одни казаки брали ее штурмом, другие защищали. На лугу шли учебные схватки, отрабатывались приемы ведения сабельного боя.

Отрепьев посмотрел на это, улыбнулся, повернулся к Бучинскому.

– Если бы кто-то сказал мне, что это казаки с Днепра, где горилка льется рекой, то я не поверил бы.

Бучинский довольно усмехнулся.

– Так я же говорил, великий князь, это на вольнице казаки гуляют, а когда наступает пора серьезного дела, превращаются в слаженное, хорошо управляемое войско.

– Теперь вижу. Я доволен.

Отрепьев увидел бой, устроенный десятком казаков, не сдержался, пришпорил коня, рванул вперед и выхватил свою саблю.

Бучинский побледнел.

– Куда, Великий Князь? Это же не шутка.