Лжедмитрий. Царская плаха

– Этого и боярин опасается. Но он не принимал такое решение, лишь исполнил его.

– Князь Губанов? Или Харламов?

– Иван Петрович. Он встретит нас у Харламова.

– Коли сам на Москву заявится, значит, ждет нас нечто новое.

Отрепьев недовольно произнес:

– И чего кружим, не разумею. Не заигрались ли князья?

Холодов строго посмотрел на него.

– Это не твое дело, отче. Хотя не знаю, стоит ли называть тебя так.

– Да какая теперь разница, если ряса стала прикрытием темных дел.

Костыль рассмеялся.

– Хорошо сказал, Гришка! Черная ряса – прикрытие темных дел.

– И чего ржешь как жеребец?

– А что, мне слезы лить? Так не приучен я к этому, Гриша. А радуюсь, потому как из темницы на волю выйдем. Век бы сюда не возвращаться.

– Собираемся! – распорядился Холодов.

За хлопотами день пролетел незаметно.

А дождь все лил и лил.

После завтрака путники собрались у ворот. Дождь шел, но не сильный, мелкий.

К ним вышел Иван Теребов, при нем служка Санек с заполненными и, видать, тяжелыми котомками.

– Заберите провизию. Ее вам хватит дня на три, если расходовать бережно.

Холодов взглянул на Костыля. Тот забрал у служки дорожные сумки, навьючил их на коней.

– Благодарствую, Иван. Но боярин обещал и еще кое-что выдать, – сказал Андрюша.

– Знаю. Но это он сам.

– Мне подняться к нему?

– Не надо подниматься, – раздался голос Кошкина.

Боярин подошел к Холодову, сунул ему мешочек.

– Тут три рубля. Этого хватит.

– Спасибо, боярин. Мы можем ехать?

– Счастливого пути.

– И вам здесь всего хорошего. – Андрюша вскочил в седло.

Кошкин махнул рукой. Богатырь Семен отворил ворота, и всадники выехали с подворья.

На улице Костыль воскликнул:

– Вот она волюшка! Коли бы еще не дождь. За что Господь прогневался на Русь, подверг таким испытаниям?

– За то, что народ русский допустил до трона стороннего вельможу, принял коварного Бориса, – ответил Отрепьев.

Холодов посмотрел на него, улыбнулся, но ничего не сказал.

Путь до Москвы оказался еще труднее, чем от Галича до Мурома. Дороги представляли собой сплошное месиво, луга покрылись водой, ручьи превратились в реки, мосты были снесены. Путешественникам приходилось переправляться через реки вплавь, держась за гривы коней.

На постоялых дворах царило запустение. Нынешним летом мало кто решался на дальние поездки. В ночлежных заведениях не хватало продуктов, а те, что были, многократно поднялись в цене. Впрочем, путники сумели растянуть запасы, полученные от боярина, на четыре дня. Только на пятый они покупали еду на последнем яме.

4 июля с первыми петухами путешественники остановились у заставы, в нескольких верстах от столицы государства Российского, в роще, где служилые люди видеть их не могли.

Дождь усилился.

– Чего ждать, Андрюша? Поехали. Ратников не видать, они в избе сторожевой попрятались. Да и немудрено. Никому неохота почем зря мокнуть. Будем тут торчать, просквозит нас, хворь прицепится.

– На заставе никого, – сказал Холодов, кутаясь в накидку. – А на Москве в это время разъездов полно. Там они от дождя не прячутся, потому как меняются. Лишний раз связываться с ними не след.

Отрепьев насторожился и спросил:

– Думаешь, могут меня искать?

– Да кому ты теперь нужен, Гриша? – заявил Костыль.

– Как это кому? Царь повелел сослать меня в Кириллов монастырь, я же не подчинился, сбежал из Москвы.

– И что? Людишкам Семена Годунова больше заняться нечем, кроме как гоняться за каким-то полоумным монахом?

– Чего это полоумным? – Отрепьев насупился.

– А кто в своем уме заявит, что скоро царем станет?

– Тот, кто имеет право на престол. Или ты забыл, что я царевич Дмитрий, сын Ивана Васильевича Грозного?

– Тогда конечно. Только вот Бориска не особо в это поверил, раз повелел тебя за слова непотребные сослать в другой монастырь, а не подвесить на дыбе или сразу не загнать на плаху.

Отрепьев не нашел что ответить на это и промолчал.

– Пойдем в город, как на улицы народ выйдет, – сказал Андрюша.

– В такой дождь?

– Без еды, Фадей, дома долго не усидишь.

Через час они выехали из рощи, заставу миновали без остановки и вскоре оказались у ворот подворья князя Харламова.

На стук вышел Степан Закатный и сразу и не узнал путников.

– Чего надо?

– Разуй глаза, Степа! Ослеп? – заявил Костыль.

– Господи! Отец Григорий, Андрюша, Фадей!.. Не признал. Да и немудрено. Вы мокрые и грязные. Сейчас. – Он отворил ворота, впустил всадников. – А князья вас еще вчера вечером ждали.

– Дивно и то, что мы за неделю прошли от Мурома до Москвы. На дорогах творится такое, что словами не передать, – сказал Андрюша, соскочив с коня.

– Да и на Москве не лучше. Да вы проходите.

Закатный кликнул конюха, велел ему принять и обиходить лошадей, потом проводил приезжих в их комнату. Там на лавках лежала сухая и чистая одежа.

– Переодевайтесь. После вы, Андрюша и отец Григорий, идите к князьям. Ну а мы с тобой, Фадей, тут поговорим. Расскажешь о ваших мытарствах.

– Угу, больше делать нечего. Ты, Степа, скажи, чтобы вина хлебного принесли, а то ветер до костей продрал, надобно подлечиться, иначе свалюсь от простуды.

– Просить об этом никого не надо. У меня имеется.

– С собой?

Холоп Харламова усмехнулся.