Лжедмитрий. Царская плаха

– Отобедали вы на славу. И винцом не побрезговали.

– Кто ты? – стараясь сохранить спокойствие, спросил Отрепьев.

– Я-то? – Мужик усмехнулся. – Хлопок Косолап. Еще меня люди называют атаманом Хлопко. Зовите, как хотите.

– Атаман, стало быть, – сказал Григорий и глянул на двух других нежданных гостей. – А это твое войско, что ли?

Хлопок хотел, наверное, изобразить улыбку, но получилась у него гримаса, от которой веяло страшной угрозой.

– Самого-то как кличут, чернец?

– Отцом Григорием.

– А товарищей твоих?

– А чего ты меня допрашиваешь, Хлопок? Или в приставах обретаешься?

– Не надо, отец Григорий, так со мной говорить. Коли спросил, отвечай, а то и зашибить ненароком могу.

– Когда сабля и нож на поясе, смелым быть нетрудно. Да еще с товарищами.

– А ты, погляжу, не трусливого десятка, монах. Не то что твои братья. Чего трясешься? – Он оттолкнул от себя Семенова.

Ивашка вскочил.

– Отец Григорий, пойду я. Что-то нехорошо мне.

Хлопок рассмеялся.

– Говорю же, не как братья твои, отец Григорий.

– А ты за всех-то не говори, атаман, – вступил в разговор Мисаил.

– Ого! Еще один смелый. Что-то вы на монахов не шибко похожи. Да иди ты, куда хотел. – Хлопок толкнул трясущегося Ивашку в плечо. – Да через отхожее место, а то в портки наложишь.

Семенов и Яцкий были таковы. В зале остались Отрепьев, Мисаил, незваные гости да хозяин заведения.

– Так ты тоже смелый? Назовись, отче!

– Отец Мисаил.

– Значит, ты, отец Григорий, говоришь, что только сабля и нож мне силу дают?

– А разве не так?

Хлопок обернулся к товарищам.

– Слыхали?

Те кивнули.

– Да не стойте за спиной, садитесь рядом.

Подельники разбойника уселись за стол и воззрились на монахов недобрыми глазами.

Хлопок же продолжал ухмыляться.

– Слыхал, Ерема, что сказал отец Григорий?

– Слыхал.

– А ты, Тимоха?

– Не глухой. Дозволь, атаман, тряхнуть этих монахов, чтобы место свое знали.

– Погоди, Тимоха. Это завсегда успеем. – Атаман уставился на Отрепьева. – Значит, сабля да нож? Ну а коли на кулаках? Поглядим, кто кого?

– Не по чину мне. Я мог бы грех на душу взять, снять рясу да схватиться с тобой как мирянин, но бой неравный получится. Ты трезвый, я хмельной. Ты сюда на коне прибыл, мне же целый день пешком идти пришлось. Желаешь силой помериться честь по чести, давай поутру.

– Мне всю ночь тут ждать, покуда ты не проспишься?

– Ну тогда бей прямо сейчас. Чего тянуть-то?

– Не буду. Ты мне по нраву пришелся. – Хлопок повернулся к хозяину двора. – Василий, а ну-ка давай на стол все, что у тебя есть. Проголодались мы, да и выпить в такую погоду не грех.

– Так ничего и не осталось, добрый человек.

– Так уж и ничего? Мне послать людей проверить? Только гляди, коли найдут, то вынесут все, что есть.

– Ну, может, осталось маленько.

Хлопок усмехнулся.

– Думаю, этого нам хватит. И давай быстро, не время засиживаться тут, дела есть.

Хозяин двора ушел на кухню. Там послышалась возня, донесся запах еды.

– Вот так! – проговорил Хлопок. – А ты молодец, монах. Вижу, в обиду давать себя не привык. Оно и верно. Дашь слабину, сожрут. А сегодня тем более. Так откуда и куда путь держите?

Отрепьев не стал злить разбойников. Это могло плохо кончиться.

– Из Москвы мы. А идем в Киево-Печерский монастырь.

– От голода бежите?

– Это наше дело.

– Ну и ладно. Далеко вам еще идти. А по пути за все дерут большую деньгу. Вот вы, чернецы и священники, твердите, что перед Богом все равны, а разве на деле так? В деревнях людям жрать нечего, а торгаши деньги делают. Какое же это равенство? Почему одни должны блюсти Закон Божий, а другие его под себя толкуют?

– Я могу тебе, Хлопок, сказать одно. Все в этом мире в руках Божьих.

– Иного и не мыслил услышать. Все вы так отвечаете. Не надо объяснять, почему на свете царит такая несправедливость, если все в руках Божьих.

– Не богохульствуй, Хлопок, наказан будешь.

– А я и так наказан этой жизнью. Не стращай меня, отец Григорий, не надо. – Он повернулся в сторону кухни. – Хозяева, вы там померли от страха, что ли? Где харч? Или нам самим забрать?

Василий и Василиса появились тут же, принесли ендовы, миски, чарки.

Разбойники вдоволь поели и выпили.

Потом Хлопок вытер рукой сальные губы и заявил:

– Вот хорошо! Теперь отдохнуть бы, да дела ждут.

– И что же это у тебя за дела такие, атаман? – спросил Григорий.

– Э-э, чернец, дел у меня много. А будет еще боле. Попомни мои слова, ты услышишь про атамана Хлопка Косолапа. Да и не только ты. Вся Русь Великая будет знать, кто я такой. – Он поднялся, встали и его товарищи.

К ним подошел хозяин постоялого двора.

– Заплатить бы надо, атаман. С тебя возьму по старой, низкой цене.

– Чего? Возьмешь? Так попробуй. Вот он я, весь перед тобой.

Василий вздохнул.

– Эх, ладно, езжайте с Богом.

– Не упоминай, торгаш, Господа, а лучше помолись Ему. Не будь на дворе монахов, спросил бы я с тебя, почему мошну набиваешь, поганец, когда рядом детишки малые от голода пухнут. Пошли!

Разбойники вышли из дома. Тут же заржали лошади, скрипнули ворота, и стук копыт пропал в холодной, ветреной ночи.