«Дорогой мистер Хили, доктор Питтауэй сообщил мне, что Вы нуждаетесь в совете относительно выпускных экзаменов по английскому языку со специализацией по филологии. Я не забыл, каким прекрасным арбитром Вы показали себя при нашей встрече прошлым летом в Чартхэм-Парке, и запомнил Вас как многообещающего, сметливого и способного молодого человека. А потому буду рад предложить вам любую помощь, какая окажется мне по силам. Мой адрес: Двор Боярышника, A3. Буду ждать Вас 4-го, в среду, в десять утра, — если только Вы не назначите другой срок. И пожалуйста, не забудьте прихватить с собой Ваши умственные способности».
— Ну и что? — спросил Гэри.
— С подделкой моей подписи, изысканной и элегантной, ты справляешься. Надеюсь, эти каракули не лежат за пределами твоих возможностей?
— Ты грязный развратник.
— Совершенно верно.
V
Эйдриан шел через Клэр-колледж к университетской библиотеке. Нелепость этого здания, ракетой взмывавшего впереди, всегда раздражала его. Здесь не было женственной округлой грации Бодлианской библиотеки Оксфорда или библиотеки Британского музея, ни о какой красоте тут не могло идти и речи. Здание устремлялось вверх, точно раздувшийся фаллос, норовящий проткнуть облака. Примерно тот же принцип, полагал Эйдриан, что и в готических шпилях. Однако единение библиотеки и небес дало бы слишком уж мирской образчик того, как слово становится плотию.[35]
Войдя в библиотеку, он направился прямиком в зал каталогов. Покопался в картотеке, выписывая особо обнадеживающие названия. Вокруг сновали с книгами под мышками аспиранты и отчаявшиеся студенты третьего курса — серые физиономии, личные бездны эрудиции в глазах. Он заметил Джермейн Грир[36] в обнимку со стопкой сильно потрепанных книг и Стивена Хокинга,[37] лукасианского профессора математики,[38] выезжающего в инвалидном кресле с моторчиком в соседний зал.
«Здесь ли мое место? — думал Эйдриан. — Столько трудов. Столько пота. Ни коротких путей, ни жульничества, ни списывания, ни мухлежа? Конечно, здесь. Любой физик трудится ничуть не больше моего. Он просто сдувает идеи Господа Бога. Да еще и неверно их понимая, как правило».
Гэри смотрел, как Трефузис — с кейсом в руке и летящим следом облаком табачного дыма — покидает свою квартиру. Обождав минут пять, Гэри перешел Мост Сонетов и поднялся на второй этаж.
Защелка дубовой двери податливо уступила нажиму Эйдриановой «Баркликард» — как и предрекал Эйдриан. Гэри включил свет и оглядел раскинувшийся перед ним книжный Манхэттен.
Должен быть где-то здесь, сказал себе Гэри. Придется подождать, пока он сам себя не обнаружит.
Эйдриан подошел к служебной стойке читального зала и встал, ожидая, когда на него обратят внимание. Очень ему хотелось хлопнуть по стойке ладонью и крикнуть: «Продавец!» Однако он ограничился вежливым покашливанием.
— Сэр?
При общении с Эйдрианом библиотекари неизменно демонстрировали апатию и пренебрежительность, едва-едва не переходившие в откровенную грубость. Иногда он, просто развлечения ради, просил кого-нибудь из них принести книгу, написанную, скажем, на редком диалекте индейцев виннебаго, и получал ее от библиотекаря, морщившего нос с таким выражением надменного превосходства, точно сам он прочитал ее бог весть сколько лет назад и давно уже миновал стадию, на которой младенческая белиберда подобного рода еще могла представлять
— Прошу вас, — звенящим голосом произнес он, — я хотел бы получить «Клевую пару буферов», «Мясистые жопки в ямочках» и «Давина шалит с ослом», если она уже не на руках… ах да, и еще, я думаю, «Минет в инвалидной коляске»…
Библиотекарь сдвинул очки вверх по носу.
— Как?
— А кроме того, «Малыши и малышки в скаутском лагере», «Фидо заглатывает», «Пей мои писи, сучка» и «Хористки встают в очередь». По-моему, все. Хотя нет, еще «Дневник Марианны». Это викторианское издание. Вот мое разрешение.
И Эйдриан помахал листком бумаги.
Читая написанное на нем, библиотекарь то и дело сглатывал.