Лжец

— Это очень простой вопрос, Эйдриан. Проще некуда. Я спрашиваю вас о ваших отношениях с Полом Троттером.

— Ну, я на самом-то деле… на самом деле у нас с ним нет никаких отношений, сэр. Я хочу сказать, мы с ним вроде как друзья. Он иногда гуляет со мной и Томпсоном. Но я знаю его не очень близко.

— И это все?

— Да, сэр, все.

— Чрезвычайно важно, чтобы вы сказали мне правду. Ужасно важно.

Мальчик всегда видит, когда учитель врет ему, подумал Эйдриан. Тикфорд не врал. Это действительно очень важно.

— Ну, вообще-то, есть одна вещь, сэр.

— Да?

— Я, правда, не уверен, что должен рассказывать вам о ней, сэр. Понимаете, Троттер говорил со мной с глазу на глаз…

Тикфорд, склонившись, взял Эйдриана за запястье.

— Уверяю вас, Эйдриан. Что бы Троттер вам ни говорил, вы должны рассказать мне об этом. Понимаете? Должны!

— Это не очень удобно, сэр… может быть, вы у него самого спросите?

— Нет-нет. Я хочу услышать все от вас.

Эйдриан сглотнул.

— В общем, сэр, я вчера после полудня случайно столкнулся с Троттером, и он вдруг… вдруг расплакался, и я спросил его, в чем дело, а он сказал, что несчастен, потому что… ну, он как бы…

Господи, как все это сложно.

— Он… ну, он сказал, что несчастен, потому что любит одного человека… ну, знаете, питает к нему страсть.

— Понимаю. Да, конечно. Да, понимаю. Он думал, что влюбился в кого-то. В другого мальчика, я полагаю.

— Так он мне сказал, сэр.

— Троттера нашли сегодня после полудня в сарае на поле Брэндистона, — сказал Тикфорд, подталкивая к Эйдриану по столу листок бумаги. — В кармане у него была вот эта бумажка.

Эйдриан уставился на директора.

— Сэр?

Тикфорд печально кивнул.

— Глупый мальчишка, — сказал он. — Глупый мальчишка повесился.

Эйдриан заглянул в записку.

«Мне очень жаль, но я этого больше не вынесу, — прочитал он. — Хили знает почему».

— Его родители уже едут сюда из Харрогита, — произнес Тикфорд. — И что я им скажу?

Эйдриан в ужасе смотрел на него.

— Но почему, сэр? Почему он покончил с собой?

— Назовите мне имя мальчика, в которого он… к которому он питал это чувство, Эйдриан.

— Ну, сэр…

— Я должен знать.

— Это был Картрайт, сэр. Хьюго Картрайт.

Два костюма с Савил-роу[58] — один «Томми Наттер», другой «Беннетт, Тоуви и Стил» — сидели лицом друг к другу за столиком возле окна в «Уилтонсе».

— Приятно снова увидеть туземный продукт, — сказал «Беннетт, Тоуви и Стил». — Я уже начал думать, что он отошел в прошлое.

— Раз уж вы затронули эту тему, — произнес «Томми Наттер», — должен признаться, что я питаю слабость к тихоокеанским. Они как-то сочнее, вы не находите? В них больше плотскости, если существует такое слово.

«Беннетт, Тоуви и Стил» не согласился. Вульгарный вкус по части устриц казался ему типичным для «Томми Наттера».

— «Монтраше» немного тепловато, вам не кажется?

«Беннетт, Тоуви и Стил» вздохнул. Он еще на нянюшкиных коленях усвоил, что переохлаждать белое бургундское ни в коем случае не следует.

В «Уилтонсе» его хорошо знали и всегда старались подавать вино, охлажденное именно до этой температуры. Впрочем, если он затеет читать «Томми Наттеру» лекцию, тот разобидится. Люди его пошиба чувствительны до смешного.

— Ну да ничего, — сказал другой. — Я не жалуюсь. Итак. Поговорим о «Мендаксе». С сожалением должен сказать, что материалы Одиссея ничем шифровальный отдел не порадовали. Решительно ничем.

— Они ничего не смогли расшифровать?

— Нет, вскрыть-то материалы они вскрыли. Старый шифр с перестановками букв. Еще довоенный. Совершеннейшая древность.

— Отлично, — хмыкнул «Беннетт, Тоуви и Стил». — И что там было?