Лжец великолепный (СИ)

И чувство вины — оно сковало меня по рукам и ногам, словно парализовало речевые центры. Я винила себя в том, что довела до такого, позволила нам зайти так далеко в наших заблуждениях. Ведь можно было одуматься намного раньше, и не было бы так больно.

Последние слова Брэда казались пустой формальностью, он произнёс их просто так, для успокоения совести, для того, чтобы хоть что-то сказать. Холодный безразличный Брэд.

— Прости, — я едва сдерживала слёзы, — я верю в астрологию. Карта не может врать.

— Понятно, — ответил Брэд. Голос стал спокойным, кажется, он смирился с произошедшим. — Собственно, я на пару минут, переоденусь и уйду: шеф ждёт… Не буду удалять тебя из списка хозяев квартиры: если что, всегда можешь зайти и забрать то, что забыла.

Да, он принял, и не только то, что мы разбегаемся. Он уже похоронил наши отношения, не рассчитывает, что я вернусь. Как быстро ты сдался…

— Спасибо… — Я подавила рыдания и заговорила безразличным тоном: — Это излишне. Боюсь, что вернусь на Землю не скоро.

И это он тоже принял. Не заметить моё смирение было невозможно. Брэд посмотрел мне в глаза, и сейчас в его взгляде читалось лишь любопытство.

— Кстати, куда ты летишь? — спросил он.

— Далеко, на «Ксению». Я как-то рассказывала тебе о ней.

— Ах, да, припоминаю. Там строят какую-то базу. Ты и раньше хотела там работать.

— Хотела, — с вызовом ответила я. — Можно сказать, мечта сбылась. Там лучше…

Брэд не ощутил сарказма, чем ещё сильнее раззадорил. Хотелось сказать ещё что-нибудь едкое, ядовитое, поддеть его.

— Знаешь, ты всегда был двуликим. Или даже двуличным, — я постаралась вместить в слова всю злость, какую испытывала по отношению к Брэду. — Два разума в одном теле. Один здесь, со мной, второй — чёрт знает где. И мне сейчас кажется, что тот, второй, который не тут, намного сильнее того, который передо мной. Ты никогда не любил меня, а я никогда не была твоей. Прощай, Брэд!

Он медленно, с неимоверной тяжестью в каждом шаге, прошёл в холл. Выглядел он словно побитая собака. Взгляд обиженный, движения скованны. Приблизившись, Брэд остановился и посмотрел мне в глаза.

— Прощай, Дейдра, — тихо произнёс он.

Глава 4. Чужестранка

«Ксения» начала вращаться несколько минут назад, поэтому сила тяжести ещё не велика. По мере того, как станция набирает обороты, искусственная гравитация возрастает, до тех пор, пока не достигнет нормы — величины, соответствующей земной.

Я с лёгкостью подпрыгнула к потолку, уцепилась за поручень и прильнула к обзорному окну. Отсюда хорошо видна база, вокруг которой мы вращаемся, — гигантская металлическая полусфера, серая, безжизненная. По сравнению с ней Земля кажется маленькой и далёкой. Бело-голубой шарик раз в несколько минут появляется в окне, проплывает мимо и вновь исчезает, дойдя до границы обзора.

Земля находилась так далеко, что я не ощущала её присутствия. Странное чувство. Словно оторванное от матери дитя, которому ещё никогда не приходилось переживать разлуки. Здесь, в космосе, Земля не оказывает такого влияния, здесь у нас свой зодиак, свои ритмы, своя жизнь. Привычное представление реальности рассыпалось как картинка в детском калейдоскопе, всё перемешалось, я находилась в смятении, граничащем с изменённым состоянием сознания.

Вероятно, это последствия действия препаратов, которые принимала в последние две недели. Ещё в космопорте приобрела пачку антидепрессантов, на станции употребляла их в огромных количествах, сверх предписанных доз. Добилась полнейшего притупления чувств, эмоции практически отсутствовали. А вчера лекарства-наркотики закончились. Вот и лови теперь, дорогая, всё то, что недополучила, переживай и пережёвывай заново. Ничего не исчезает бесследно, за всё нужно платить — рано или поздно.

Две недели, что провела на «Ксении», — это не жизнь, это просто существование, растительное и безвкусное. Почти ничего не помню. Всё равно что смотреть плохой фильм без звука, да ещё и в чёрно-белом формате — вроде видишь, понимаешь, что творится вокруг, но ничего к этому не испытываешь. Ничего. То есть, будто это происходит не с тобой, а с тем бездарным актёришкой на блеклом безмолвном экране. Не цепляет он своей игрой, не задевает за живое, поэтому и вспоминать нечего.

«Точно, — подумала я, разглядывая Землю, которая совершала очередной виток, — не задевает за живое! А сейчас ожила, вышла из анабиоза».

Как-то раз, ещё в юности, пришлось мне переболеть гайморитом. Целый месяц, наверное, не чувствовала запахов и вкусов. Аппетита, помнится, не было совсем, потому что еда казалась противной, пресной, как прошлогодняя жвачка. Ни за что мне не забыть того упоения, которое ощутила выздоровев, когда сняли повязки, и нахлынули запахи — пусть это были запахи больницы, но всё же что-то настоящее. А потом, прогуливаясь по рынку, вдыхала ароматы овощей и фруктов. Банальная капуста казалась вершиной кулинарных изысков…