Лживые боги. Интеллигентная тьма (СИ)

Посетитель снизу вскоре стал стучать шваброй в потолок, призывая к тишине, ибо секунда прорвала светом густые осенние тучи, и кожа моя окрасилась в серо-голубой. Волнение, и повязка задубела от иссохших смесей, доспех казался тяжелым, – грудную клетку сдавливало. В сумке я обнаружила сверток – Мелисандра сложила для меня ночную рубашку из хлопка, – раздраженно сдвинула к зеркалу рядом стул. Стук разразился сильнее, и я сорвала клепку на шее, распахивая ворот, чтобы стянуть кожаную кирасу и обнажить некогда чистое, девичье, а ныне израненное тело. Отражение показало свидетельства перерождения профессорской дочери: ссадины, шрамы, так и не приведшие к смерти, под ладонью сквозное проникновение стрелы на плече, бережно заштопанное Винсентом, и я покрылась гусиной кожей, взглянув на себя по-иному. Ниже под бинтами, на животе, следы длинного пореза – в спарринге меня настиг кинжал Люсьена – уведомитель велел продолжать тренировку, пока пол не оказался залит размазанной кровью. Руки в ожогах от непрерывной варки зелий и вспыхнувшего в логове некроманта пламени, и я подняла подбородок, вытягивая шею. Гематомы повторяли контуры чужих пальцев под моими – они появились не так давно вместе с «наказанием». Я вспоминала всё больше, мелочи, но иногда что-то менялось во мне, и Душитель будто отторгала настоящую жизнь, нарушая правила и порождая в наставнике жестокость. Всё чаще.

Проснулась от того, что сверчки смолкли. Даже не так. Я не спала. Размышляла. Была готова покаяться. Хрустнула набитая сеном дешевая кровать возле уха, поднимая быстро с постели, дабы тихо постучаться в соседнюю дверь, отпирая на ходу. Мне хотелось видеть его живым, единственного, кто остался, и я без спросу присела на край под усталым, но ухмыльнувшимся взглядом уведомителя, прилегшего вместе с посланиями. Спикер видел и ощущал мой трепет. Свет разожжен. Отдыхать тот не собирался, будто сон и не был нужен ему теперь. Молчание.

«Я смогу. Я расскажу», но нет, так и не смогла.

- Так... долго, – встревожено констатировала я.

- Таинство должно быть проведено тщательно. Это… моя дань уважения, – Люсьен встал, неторопливо, запрятав бумаги вместе с клыком в прикроватный стол. Слово «таинство» из его уст никогда не безобидно. В подножье бледно-розовые разводы из-под обуви.

- Жертва? – Провернулась я скованно вслед, получив ответ, прозвучавший с наслаждением и гордостью.

- Пятеро.

Тогда я услышала шум. Подошла за ним к окну мансарды – стража стягивалась на место небывалого акта любви к Ужасному Богу. «Разве может Мать Ночи после этого обвинить тебя?» Я наблюдала, как он улыбается, расслабляя застежку робы, даже не приманивая меня, как обыкновенно, а подталкивая, хватает за плечи.

- Стой! Не нужно! У меня ничего с собой нет…

«Не сейчас!» Настойчиво и прямолинейно укладывает лицом к стене, придерживая за горло там, где поврежденная кожа только едва пожелтела, раня её вновь и заставляя жалеть обо всем, что я скрывала, жалеть о своем существовании и о том, кем я была. Чем ближе отчаяние Душителя, тем более необходима ей была давно отсутствовавшая нежность, но ткань соскользнула, и чувствовала она жадные касания обнаженного тела и порывистое дыхание жара, когда невольный стон уже приглушен властной ладонью, требующей абсолютной тишины, дозволяющей лишь облегчительные укусы и сопротивление рук, охвативших прижавший к груди локоть. И слышала я истомное над ухом.

- Не хорони меня раньше… времени…

«Прости. Прости меня. Будь, что будет»

Думала, нарушу обещание в том коротком коридоре снаружи – осев, возвела глаза к потолку, однако их резало сухостью. Кажется, бремя было гораздо тяжелее, чем он показывал. Оно выразилось в порыве безрассудности и крепости хвата, поспешно ослабленного, ибо я попросту начала задыхаться, и уведомитель отпустил меня, исполнив позыв утомленного перенапряжением тела. Спикер вышел спустя пару минут – опустился, дабы безмолвно обработать мазью только что нанесенные травмы. Отводить взгляд я уже не смела – извинений не будет. Произошедшее его не радовало.

- Отследи Улимара до рассвета.

- Уже. Хартленд.

К северу от Нибенейского бассейна прежде всего холмы и равнины. Хартленд – последняя зеленеющая граница пред суровым холодным климатом почти незаселенного пустыря под горами Джералл. Сочные луга, иссушенные осенью, плавно смешаются с промерзлой на метры землей и самыми стойкими лекарственными травами среди снега, где изредка еще попадаются бедные деревушки, пока не останутся выносливые хвойные и ледяные пещеры, заселенные голодным диким зверьем, никогда не ведавшим мера или человека, а, может, и чем похуже.