Лживые зеркала

Ей было страшно вмешиваться, но еще страшнее было от мысли, что Дарлинг поверит его гнусной лжи, настолько наглой, что даже не было смысла ее оспаривать.

– Видишь? Она не в восторге от того, что я говорю тебе правду, – глумливо заметил Уоррен, и Уинифред пришла в ужас от того, что юноша промолчал. – Винни понимает, что в глубине души ты всегда знал это. Знал, что ей на тебя плевать.

Теодор молчал, только вздымалась спина от тяжелого дыхания. Уинифред совсем потеряла голову. Она почувствовала, как по лицу покатились слезы, и в отчаянии воскликнула:

– Нет! Он лжет! Теодор, прошу!

Она шагнула к Дарлингу и протянула руку, чтобы сжать его плечо, но Уоррен с силой пнул ее в живот. От удара у нее из груди выбило воздух. Уинифред отлетела назад, ударилась затылком о стену и упала на спину.

– Нет! – вскрикнул Дарлинг.

Он обернулся, и она увидела его лицо – белое от ужаса и ярости. Юноша выпустил Уоррена и бросился к ней, падая на колени. Он бережно обхватил ее голову, пальцами касаясь пульсирующего от боли затылка. Уинифред широко распахнула глаза, игнорируя желтые пятна, пляшущие перед глазами, и попыталась заглянуть в лицо Теодору.

– Я люблю тебя, – прошептала она, и его лихорадочно мечущийся по лицу взгляд остановился на ее глазах. – Люблю тебя.

Его лицо на мгновение смягчилось, став прежним – юным, полным жизни и любви.

– Я… – начал он, но Уинифред уловила за его спиной движение.

– Теодор!

Уоррен обрушил ему на затылок деревянный бювар. Дарлинг закатил глаза и ничком повалился на нее, прижав к полу своим весом. Забыв про Уоррена, Уинифред села и едва шевелящимися пальцами дотронулась до его волос. На них осталась кровь, и она задохнулась от ужаса.

– Такой же идиот, как и его мамаша, – устало заключил Уоррен, опуская бювар.

Кровь пропитала волосы Теодора и тоненьким ручейком заструилась по шее. От собственной бесполезности Уинифред хотелось визжать. Она обеими руками обхватила голову юноши, безжизненно повисшую на шее, с ненавистью глядя на Уоррена. Она была готова защищать его даже ценой собственной жизни.

– Не трясись ты так, Винни, я не стану его пока убивать. Он мне нужен.

Горячими пальцами она нащупала на шее у Дарлинга слабый пульс и чуть не разрыдалась от облегчения.

– Я не дам вам и пальцем к нему прикоснуться! – прорычала Уинифред. – Пока я жива, вы его не тронете!

– Это легко исправить, – заверил ее Уоррен и замахнулся на нее окровавленным бюваром.

Уинифред инстинктивно вскинула одну руку вверх, другой продолжая защищать голову Теодора, и бювар с силой обрушился на ее кисть. Она вскрикнула от боли. Ей показалось, что дерево в крошку раздробило кости. Уоррен снова занес свое оружие, но Уинифред успела увернуться, и второй удар пришелся на плечо. Он пожалела, что не подставила вместо него голову – тело прошила волна такой ослепительной боли, что она не сумела сдержать крик. Рука безвольной плетью повисла вдоль тела.

– Глупышка, я ведь убью тебя, – ласково пожурил ее Уоррен.

Уинифред всхлипнула, осознав, что любое движение кистью или плечом причиняет ей невыносимую боль. Но Теодор… Что будет с ним, если она сдастся? Нет, она просто не может допустить, чтобы он попал в руки Уоррена.

Уинифред хотела встать. Сражайся она стоя, шансов выжить было бы куда больше. Но ноги свело, а подвинуть голову Теодора она боялась.

Опустив руку с бюваром, Уоррен пристально посмотрел на нее, и его губы растянулись в улыбке.

– Знаешь, в чем твоя ошибка, Винни?

– Не называйте меня так.

– Ты не гонишься за властью. Я вложил в тебя разум, обучил тебя всему, что знаю. А теперь, благодаря моему сыну, у тебя есть и деньги. Ты могла бы делать что угодно – пойти на что угодно, – но ты предпочитаешь забиться в безопасную норку и натянуть на голову мешок. Ты думаешь, деньги обеспечат тебе свободу? Тебе не нужна свобода. Тебе нужен кнут. Тебе нужен кто-то, кто будет тобой управлять, кто будет говорить тебе, что делать. Ты можешь не признавать этого, но сама понимаешь, что тебе нужен хозяин. – Уоррен усмехнулся и покачал головой. – Я всегда гордился тем, какой умницей ты выросла. Пораскинь и теперь мозгами в своей хорошенькой головке. Докажи мне, что я не ошибаюсь на твой счет. Ты прекрасно знаешь, чем все закончится, просто боишься себе в этом признаться, как всегда. Я раздавлю твоего дружка и тебя заодно с ним. Только если… – он шагнул к ней, и Уинифред отшатнулась, съежившись, – ты снова не примешь мою сторону, милая.

Уоррен протянул ей ладонь, почти рассеянно улыбаясь. На указательном пальце тускло блестело серебряное кольцо, и Уинифред вздрогнула, представив, как эта рука наотмашь ударяет по ее лицу, а ободок фамильного украшения врезается в нежную кожу.

«Ничего не имею, ни о чем не забочусь».

Ей нравилось обманывать себя мыслью, что ей неведом страх. Но самообман – глупость, а она не способна на глупости. Больше всего на свете она боялась этого человека. Боялась настолько, что десять лет у нее не хватало духу бросить все и сбежать. Боялась ослушаться, ошибиться, возразить, недостаточно угодить.