Лживые зеркала

Подойдя ближе, Уинифред вслепую пробежалась по двери кончиками пальцев и наконец нашла, что искала, – небольшую вертикальную выемку. Вынув из рукава ключик, она вставила его в скважину. Тот вошел без малейшей помехи.

Значит, это служебный ключ, а не от Большого кабинета. Интересно, приведет ли ее туда коридор?

Уинифред беззвучно вынула ключ и начала двигаться в другую сторону. На повороте ход вдруг расширился и превратился в маленькую глухую комнатку. По ее подсчетам, она должна была находиться как раз где-то рядом с Большим кабинетом.

Выдохнув, Уинифред расправила юбки и огляделась. Здесь панелей уже не было, со всех четырех сторон комната была отделана камнем. Свет падал только из коридора, но его было недостаточно, чтобы осмотреть помещение.

Она наугад стала пробираться вперед и через три шага наткнулась на стол. На нем угадывались очертания керосиновой лампы. Пошарив руками, Уинифред обнаружила рядом и коробок спичек. Управиться с такой лампой она могла даже во сне. Через минуту комната осветилась так ярко, что она заморгала и отвела взгляд.

Помещение оказалось столовой для прислуги. На крепко слаженном, но грубо отесанном столе красовались глубокие полоски от ножа, пятна разлитого керосина и соскобленного свечного воска. На спинке одного из двух простых деревянных стульев висел испачканный, плохо пахнущий фартук, к которому Уинифред не прикоснулась бы и за сотню фунтов. Стены были покрыты дешевой свинцовой краской. Кто-то чисто вымел пол, потому что слой пыли был ровным, хотя и толстым.

Уинифред передернуло от отвращения. Подхватив лампу, она обошла все углы. Кроме ее собственных следов, на пыльном полу не было ничьих отпечатков.

Отчаявшись, она в последний раз огляделась, и тут взгляд ее упал на темный прямоугольник в стене, отделяющий комнату от Большого кабинета.

Лампа осветила дверь – примерно такого же размера, как та, что вела на кухню. Уинифред подергала за ручку, но проход оказался заперт. Тогда она поставила керосиновую горелку на пыльный пол и отперла дверцу ключом. Ее обдало волной холода. Оставив ключик в скважине, она наклонилась и нырнула внутрь.

В комнате было темно, почти так же, как в кабинете мистера Уоррена. Окно закрывали широкие деревянные ставни, в щелки между ними пробивались золотистые нити робкого полуденного солнца. И все же их было недостаточно, чтобы осветить такую комнату – большую, холодную и мрачную.

Уинифред поежилась. Камин здесь, похоже, не разжигали с самой зимы. Иначе она не могла объяснить, почему отсюда несло таким обжигающим холодом.

К ее сожалению, ничего примечательного в кабинете не оказалось. В отличие от Малого кабинета, здесь не было ни статуэток, ни цветов, ни ковров – словом, ничего, что создавало бы уют. Высокие полки уставлены бумажными папками и бухгалтерскими книгами. Письменный стол пуст. Пустовали ящики комодов и даже коробка для мусора, обложенная изнутри коричневой бумагой. Уинифред задвинула ее на место.

И тут свет лампы вдруг зацепил кое-что еще.

К дальней стенке стола были прислонены несколько картин – все в пыли и паутине. Уинифред поднесла свет ближе и брезгливо, двумя пальцами, выдвинула крайнюю. Деревянная рама была тяжелой, картина с треском упала на пол лицом вверх. Обойдя ее, Уинифред присела.

Это оказался довольно старый портрет мужчины средних лет – масло потрескалось и потеряло первоначальный цвет. У мужчины было грубое, жесткое лицо с широкими скулами, губы сурово поджаты. Он был немолод, но темные волосы еще не тронуло серебро. Черные непроницаемые глаза глядели на художника с настороженным презрением, а у рта были проложены глубокие морщины, какие появляются, если человек на своем веку больше хмурился, чем улыбался. На обратной стороне портрета ничего не было – ни имени, ни даты.

Заинтригованная, Уинифред отодвинула следующий портрет. На нем была изображена женщина – тоже немолодая, но привлекательная неуловимой, изящной красотой аристократизма. У нее были усталые серые глаза с густыми ресницами и прямой рот. Узкое бледное лицо обрамляли каштановые кудри.

В чертах мужчины и женщины Уинифред видела что-то знакомое. Приподняв портрет женщины, она вгляделась в первый. Глаза мужчины напомнили ей смоляные глаза Дарлинга – густые, бездонные, такие черные, что она не различала, где заканчивается зрачок и начинается радужка. Но у мужчины на портрете они были пустыми, безжизненными. В них не было блеска и света, какой временами появлялся у Дарлинга, когда он смеялся, улыбался своей идиотской улыбкой или смотрел на нее.

Должно быть, это его родители.

Теперь она стала четче различать фамильное сходство – тонкое изящное лицо и ровно вылепленный нос женщины, черные как смоль глаза и волосы мужчины. Уинифред провела по раме рукой. Эти картины успели покрыться пылью, но не так сильно, как остальные. Портреты родителей Дарлинга поставили сюда совсем недавно.