Лживые зеркала

– Сказаться больным, говорите? – Уинифред задумчиво постучала пальцем по подбородку. Она может сыграть с этими дрянными аристократами в их же игру. Еще неизвестно, кто из них больший сноб. – Это и впрямь отличный предлог.

Теодор и Эвелин переглянулись.

* * *

Беспокойно выглянув в окно, Теодор задернул шторку.

– Кажется, будет буря, – с сомнением произнес он.

На небо, мутное и блеклое, сбегались синие до черноты тучи, а туман сменился мелко моросящим дождем.

– Нам это на руку, – с холодной улыбкой заметила Уинифред.

Они не стали долго ждать. Захлопнув книгу, Уинифред перелезла из старого синего платья в новое – бархатное, с кринолином. Дарлинг набил дорожный сундук всякой ерундой, они погрузили багаж в карету и помчали в пригород. Поместье Клэртон-мэнор находилось неподалеку от Чигуэлла. Если план Уинифред сработает, они получат приглашение остаться на ночь.

Где-то вдалеке громыхнуло небо. Теодор потянулся, чтобы снова открыть шторку, но заметил направленный на него взгляд Уинифред и притворился, что стряхивает пыль с рукава.

– Долго еще нам ехать? – спросил он.

Она передернула плечами и вынула из ридикюля крохотное зеркало, которым обзавелась на днях. В круглом стекле отразился краешек ее плетеной прически и темно-синий глаз.

– Откуда мне знать. Вопреки вашим представлениям, у меня в голове не выгравирована карта Англии. Спросите у кучера, если вам так уж интересно.

Уинифред устроилась поудобнее и сдвинула зеркальце. Теперь в нем отражались ее острый подбородок и капризные губы – их она почитала самой замечательной чертой собственной внешности.

– Не так уж интересно. – Дарлинг оперся о сиденье обеими руками и вытянул ноги. – О чем вы думаете?

– О том, что следует осмотреть, когда мы приедем. – Она удовлетворилась собственным видом, спрятала зеркальце и щелкнула ридикюлем. Первые волнения и раздражение от неожиданной встречи со Стелланом улеглись, и она благосклонно восприняла попытку Теодора завести разговор. – А вы?

– Я тоже. Что вы рассчитываете там обнаружить?

– Причину, по которой Уоррен сбежал из дома. Или по которой его выгнали.

На лице у Дарлинга отразилось изумление.

– Выгнали? Почему вы так подумали?

– Ну как же. Вы не забыли, какой Уоррен скряга? За грош удавится. Даже я не люблю деньги так, как он. Знаете, сколько он заплатил мне в этом году? Пятнадцать фунтов! Держу пари, любая горничная получает больше. – Подумав о том, сколько может получать за свою работу Лаура, она замолчала, давая Теодору переварить сказанное. – Зачем человеку, обладающему огромным наследством и приличным именем, сбегать из дома и начинать жизнь с самых низов?

Дарлинг поежился, будто ему неуютно об этом думать.

– Возможно, он хотел самостоятельно всего добиться. Заработать деньги собственным трудом.

Уинифред с улыбкой покачала головой.

– Вы так говорите потому, что сами выросли в достатке. Теодор, знаете, что такое настоящая бедность? Мои родители работали денно и нощно, только чтобы наскрести денег на уплату нашей комнатушки – без мебели, зато полной щелей и грызунов. Старшие сестры и брат побирались на улице, чтобы прокормить нас и самих себя. До встречи с мистером Уорреном я ни разу в жизни не мылась и не ела мяса. Никто по собственной воле на такое не пойдет.

Она перевела дыхание, отгоняя неприятные воспоминания, настолько далекие, что уже почти забытые.

– У вас были братья и сестры?

– Были, – неохотно ответила Уинифред. – Шесть сестер и три брата.

Дарлинг живо выпрямился на сиденье.

– Ну и ну! Прошу, расскажите о них! Как их звали?

Члены ее семьи сами собой всплыли у нее в голове. Но она вспомнила не самих людей и не их лица, а строгую последовательность звуков, в которую складывались их имена. Она начала перечислять по старшинству.

– Элис, Роб, Эмма, Бетси… – Дальше по порядку шло имя «Мэри», его Уинифред пропустила. – Джейн, Хьюго… – Она запнулась. Кто же родился после Хьюго? – Джейн, Хьюго… Я… я не помню…

Она до боли прикусила язык. Как она могла забыть имена младших? Две сестры и брат, от которых не осталось и имени. Они умерли, не оставив следа даже в ее памяти. Кто будет помнить о них, если Уинифред забыла?

Дарлинг мягко похлопал ее по руке, и она встрепенулась.

– Не переживайте, Уинифред, – будто прочитал он ее мысли. – Вы не виноваты в том, что забыли. Чем больше вы помните, тем вам тяжелее.

– Я почти ничего не помню, – эхом откликнулась Уинифред. – Даже странно. Мне было уже семь, когда они умерли. Почему я ничего не помню?

– Иногда нам не хочется вспоминать плохое. – Дарлинг пожал плечами. – У меня тоже так. Хотя, конечно, в моей жизни было больше хороших моментов, чем плохих.

Он уныло почесал кончик носа, и Уинифред фыркнула.

– Кто-то о вас думает.

– С чего вы взяли? – с удивлением спросил он, опуская руку, и она стушевалась.

– Так… моя мама говорила, – призналась Уинифред. – Если чешется нос, значит, кто-то о тебе думает.

Уинифред заметила, что она не могла вспомнить ни единой черты маминого лица, но чувствовала теплый свет глаз и шершавые добрые руки.

Юноша улыбнулся и снова рассеянно прикоснулся к кончику носа пальцами.