Лживые зеркала

Экипаж тряхнуло на кочке, и они оба будто очнулись ото сна, от которого не хочешь просыпаться, но после пробуждения забываешь о нем, потому что помнить о таком спокойном ясном счастье было бы слишком больно. Теодор отпустил ее и ожидаемо залился краской, а Уинифред почувствовала досаду. Почему, взяв ее за руку, он не имеет смелости ее не отпускать?

– Кажется, мы скоро приедем, – ровным глухим голосом произнесла она, не показывая, как ее задел поступок Дарлинга. – Помните, что я вам говорила? Наша цель – остаться у них на ночлег. Остальное предоставьте мне.

– Я все помню, – эхом отозвался Дарлинг и бухнулся обратно на сиденье.

На его брюках остались светло-серые грязные пятна. Уинифред отвернулась от юноши, пряча смущение от того, что он только что стоял перед ней на коленях.

– Будем разыгрывать молодоженов. Мы едем из Лондона в поместье моих родителей в Эссексе, но я ушибла ногу, когда вышла размяться, и мне срочно необходима помощь врача. Естественно, о продолжении поездки в моем состоянии не может быть и речи.

По крыше застучал дождь, сначала несмело, а потом, набирая силу, все громче и злее.

– Да помню я! – отмахнулся Теодор. К нему начала понемногу возвращаться его природная живость. – Помилуйте, Уинифред, вы пересказывали мне все это не далее, как мы сели в карету!

– У вас в одно ухо влетает, а в другое вылетает, – парировала она. – Можете представиться своим именем – раз они такие затворники, как говорит Эвелин, вряд ли станут распускать слухи. А услышав знакомую фамилию, они охотнее проникнутся к нам доверием.

Теодор важно кивнул.

– Как скажете, миссис Дарлинг.

Уинифред вспыхнула и процедила:

– Уймитесь. Приберегите ваш артистизм до лучших времен.

– Слушаюсь. – Юноша отвесил ей поклон – не с целью уколоть, как это делал Стеллан, а просто из веселья. В глазах от смеха плясали золотые лучики. – Чем же мне заниматься до лучших времен?

Уинифред была уверена, что ее предложение не понравится Теодору. Более того, она почти предвкушала его ужас.

– Мне нужно, чтобы вы помогли кое с чем. С одной подготовительной мерой.

– И что же это? Переплести вам волосы потуже? Выучить брачные клятвы? Придумать имена будущим малюткам Дарлингам?

Ну и идиот же он…

– Ударьте меня по ноге. Так, чтобы остался синяк.

Расслабленная улыбка сползла с его лица.

– О чем это вы говорите?

Она уставилась на юношу с раздражением. Ей хотелось бы поскорее покончить с делом, но Дарлингу все приходилось объяснять по меньшей мере дважды.

– Ударьте меня по ноге. Как можно сильнее. Если Клэртоны пошлют за врачом до утра, трудно будет ему объяснить, почему на лодыжке нет и следа от ушиба. – Она закинула ногу на сиденье и приподняла подол платья, обнажая стопу в кожаной туфле. – Давайте скорее, Теодор, у нас нет времени на пустые споры.

Залившись краской, Дарлинг отвел взгляд, вскочил и уставился в потолок.

– Господи, Уинифред! Я не буду трогать вашу ногу! – почти в отчаянии выкрикнул он и заломил руки. Она наблюдала за ним с отстраненным интересом. – Как вы можете просить о таком – оставить на вас синяк? За кого вы меня вообще принимаете?!

Да он же сейчас просто расплачется! Уинифред подперла щеку кулаком и терпеливо повторила:

– У нас нет времени на метания вашей морали. Просто ударьте меня по кости, вот здесь, чтобы остался след. Можете отвернуться, если вам так будет легче.

Теодор упрямо выдвинул вперед челюсть.

– Не стану, хоть убейте.

– Почему? Я же сама вас прошу.

– С чего вы вообще взяли, что я способен ударить женщину? Что я могу кого-либо вообще ударить? Вы глубоко заблуждаетесь, если считаете, что я бы стал…

Не слушая больше его речи, исполненные жалобного достоинства, Уинифред стянула с ноги туфлю, зажмурилась и изо всех сил врезала себе каблуком по лодыжке. Было не очень больно, но у нее все равно вырвался стон. Дарлинг осекся и обернулся. Увидев, как Уинифред преспокойно зашнуровывает туфлю на несчастной ноге, он вытаращил глаза.

– Ох, что вы наделали! – запричитал он, уже забыв о непотребстве в виде ноги Уинифред, выглядывающей из-под платья. – Как же вы теперь будете!..

– Вам придется понести меня от кареты до дома Клэртонов. Желательно, чтобы вы имели при этом страдальческое выражение лица, – невозмутимо пояснила она, опуская подол.

Лодыжка отзывалась слабым, глухим отголоском боли. Точно будет синяк.

Теодор с шумом опустился на сиденье. Вид у него и впрямь был донельзя несчастный.

– Неужели нельзя просто притвориться, что вам больно? – беспомощно спросил он. – Зачем нужно калечить бедную ногу?

– Можно, но естественная реакция гораздо лучше. Хороший врач сразу поймет, что я симулирую, – рассудительно ответила Уинифред.

Ее забавляла реакция Теодора, его искреннее беспокойство и резкий отказ причинить ей боль, пусть даже она и настаивала.

Дарлинг ошеломленно покачал головой. Из-за дождя совсем стемнело, и в полумраке кареты она едва различала лицо юноши.

– Вы идете на какие-то совсем уж отчаянные меры, Уинифред!

У нее кольнуло шрам, и она сглотнула.

– Это вовсе не отчаянные меры, – возразила Уинифред.