Лживые зеркала

Хотя… вряд ли жалеет. Он сейчас на седьмом небе от счастья. Вопрос совсем в другом – что он предпримет? Уинифред понимала, что теперь он думает о ней как о доступной женщине – той, что не откажется от поцелуев и большего в свободное от работы время. Он не настолько умен, чтобы тотчас потерять к ней интерес, значит, захочет сделать ее своей любовницей. Ясно как день, что это изменит их рабочие отношения. Она станет вдвойне зависима от него.

Нет, становиться его любовницей Уинифред не собирается. Это тоже работа. Причем самая ненадежная работа на свете. За содержание и золотые брошки бедным девушкам перепадают крохи еще не растраченной привязанности и мнимая надежда на завтра. Положение Уинифред куда лучше: у нее будут деньги, а договор держит в узде не только ее, но и самого Дарлинга.

Она прикусила губу. После отказа он со временем забудет ее, так стоит ли отказывать? Он по уши в нее влюблен. Ей даже кажется, что она могла бы…

Нет. Уинифред могла заниматься чем угодно, но только не тешить себя пустыми надеждами. Пусть она и сумела вскружить ему голову, такой, как Теодор, – лощеный, благородный, вылизанный маменькой и папенькой с ног до головы – никогда и не подумает жениться на ней. Он идиот, но не настолько безмозглый, чтобы даже помыслить о таком чудовищном, нелепом мезальянсе.

Уинифред крепко зажмурилась. Нужно гнать мысли о Теодоре. Она совсем не готова к разговору. Вдобавок, они в доме семьи Уоррена! Нельзя терять ни минуты драгоценного времени.

Теодор внес ее в комнату. На втором этаже комнаты разделял коридор, что куда менее удобно, нежели анфилада, когда речь идет о незаметном передвижении. Эвелин оказалась совершенно права: гостевая комната редко использовалась по назначению. Везде клочьями лежала пыль, словно прислуга ленится как следует убирать вечно пустующее помещение.

Юноша уложил Уинифред на пыльную застеленную кровать, прямо на покрывало, и она едва подавила вздох отвращения. Ей не терпелось поскорее снять с себя липкое мокрое платье.

Вслед за ними в комнату впорхнули две горничные. У обеих каштановые волосы были заплетены в косы, уложенные набок, а вместо чепцов и фартуков они носили белые воротнички. Одна принесла таз с водой, настолько горячей, что клубился пар; другая держала в руках тряпки, полотенца и флакончик с нюхательной солью.

Неужели она выглядит настолько паршиво?

Тяжело дыша, Дарлинг присел на край кровати, явно испытывая облегчение. Бедный – сколько же он ее тащил!

– Господин Клэртон ждет вас к ужину, сэр, – напомнил дворецкий и, поклонившись, вышел.

Теодор смущенно улыбнулся горничным:

– Не оставите нас с женой на минутку?

Девушки переглянулись и хихикнули. Видно, что они от него в восторге, но это почему-то не позабавило Уинифред, а взбесило.

Горничные вышли, оставив их вдвоем. Уинифред не спешила встречаться с Дарлингом взглядом. Она оглядела расписные обои в китайском стиле, узкие длинные окна, пыльный балдахин над кроватью. Осознав, что вновь осталась с Теодором наедине, она затрепетала, и от этого ей стало досадно.

– Уинифред, – нежно позвал юноша, и она нехотя посмотрела на него.

Теодор положил руку на покрывало, приглашающе раскрыв ладонь. Ей всегда нравились его изящные руки с длинными сильными пальцами, но сейчас почувствовала смущение, только взглянув на них. Вздор. Полный вздор. Ей нужно немедленно взять себя в руки, иначе дело добром не кончится.

Было достаточно просто и в то же время неимоверно сложно смотреть на Теодора с безразличием.

– Что? Вы не расслышали, что я сказала вам в холле?

– Расслышал. – Его вечно удивленно приподнятые брови сейчас выглядели почти жалобно. – Вы больше… ни о чем не хотели бы со мной поговорить?

– Неужели прямо сейчас?

– Так все-таки хотели?

Он просиял, и Уинифред выругалась про себя. Вот дурень! Да и она хороша…

– Можем и сейчас. В конце концов, ничего такого не произошло.

Она картинно передернула плечиками. С лица Дарлинга сползла улыбка, а у нее вдруг нестерпимо защипало в носу.

– Ничего… не произошло? – тупо повторил юноша.

Он перевернул руку на покрывале и стиснул пальцами ткань. Этот невинный жест выдал его с головой. Она снова разбивает ему сердце, но в этот раз Эвелин не на что досадовать – свое она тоже уничтожила в крошку. Разница в том, что живое, доброе, наивное, до краев полное любви сердце Дарлинга заживет и срастется, а вот ее собственное – вряд ли.

– Только не говорите, что это был ваш первый поцелуй. Мы просто поддались порыву. Давайте не будем смешивать личное с работой и просто… забудем об этом глупом инциденте?

Уинифред через силу усмехнулась. Вышло из рук вон плохо, и Дарлинг понял бы, что она лукавит, если бы не был так раздавлен. Она почему-то точно знала, что это его первый поцелуй.

Теодор, не отрываясь, смотрел на нее мутным взглядом, но вдруг моргнул и чуть нахмурился:

– Что это с вами?

Тон Дарлинга вызвал в ней искреннее недоумение: только что он был разбит, а сейчас просто озадачен? Не мог же он так быстро потерять к ней интерес?

– О чем вы?

Теодор подался вперед и коснулся ее лица. Пальцы были горячими.