М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории)

И изменения в процессе всей этой прошедшей уймы времени – тоже должны были происходить постоянно, накапливаясь и преобразуя так или иначе окружающее, даже если омут оказался вдруг изолирован от нормального течения породившей его реки! Части живого механизма должны были непрерывно притираться, приспосабливаться друг к другу, всё время при этом изменяясь: где-то изнашиваясь, где-то нарастая, – в противном случае он бы очень скоро остановился, заклинив или обветшав и разрушившись, исчерпав окончательно свой внутренний ресурс. Но – нет! Крутится без остановки! Спроси кого – скажет: целую вечность! А изменений – как не было!

Максуд был абсолютно уверен, что не мог сей убогий, как будто изначально не предназначенный для развития мирок, пленником которого он себя ощущал, появиться сразу и в готовом виде без постороннего вмешательства. Обнаруженная система выглядела слишком нежизнеспособной в своём противоестественном отсутствии хоть какого-то прогресса, чтобы зародиться самой по себе, из ничего. Суметь реализовать подобное – необходим был ум, изобретательный, изощрённый, для которого эта шарада имела бы смысл, и смысл, по всей видимости, только для него, создателя, – вот Максуд, например, как ни старался, не в силах был его постичь.

Вопросы не давали покоя, упрямо напоминая о себе несоответствиями в мироустройстве. Вместе с тем они не позволяли окончательно отупеть и уже безвозвратно стать пустоголовой и бесчувственной, идеально встроенной в оный абсурдный механизм деталью, хоть как-то отвлекая от невыносимого однообразия каторжного бытия.

И вот однажды, словно в ответ на внутренние терзания Максуда, перевозчики упомянули в разговоре Создателя – высшую сущность, которая сотворила всё, что есть вокруг, включая само бытие. Максуд даже растерялся поначалу от неожиданности: неужели он оказался прав – мир действительно создан чьей-то волей по определённому замыслу?! И тут же сомнение одолело его: стоит ли принимать чьи-то слова за чистую монету? Мало ли гуляет по свету баек и слухов! Но подтверждение услышанному он стал-таки получать при редких встречах с другими людьми. Кто-то делился информацией охотно, кто-то насмехался над неосведомлённостью Максуда, а кто-то и вовсе крутил пальцем у виска, – но каждый так или иначе был посвящён в то, до чего Максуд дошёл собственным умом.

Вроде бы всё встало на свои места! Всё, да не всё. Так же темны остались намерения и конечная цель этого загадочного существа – Создателя, Творца всего сущего. Для чего же всё-таки Он создал хитрую ловушку-тюрьму, наполнив её до самых краёв страданиями и болью?

«Вот тот же Кактус, – думал Максуд, аккуратно переступая между тем через ловчие петли корней и уклоняясь от тянущихся к нему, будто руки слепых попрошаек (почуяли, должно быть, человеческие мысли!), лиан, – страдает, горемыка, болеет, влачит своё жалкое, никому не нужное существование… Ведь совсем пожилой уже человек, а не умрёт никак. Мучается. За что ему это? За какие грехи? Если и была на нём какая-то вина, то искупил он её давным-давно! Создатель милосерден? Так чем провинился бедный старик настолько, что милосердие Создателя не коснулось его? Или то, что Кактус, несмотря на все свои болячки, всё ещё жив – и есть милосердие?! – Максуд вздохнул тяжело и покачал головой. – Нет, не осилить своим умом. Да и поинтересуйся у кого – каждый талдычит какую-то чушь, явно домысливая то, о чём, по сути, не имеет представления».

Он нахмурился и глянул вверх, на тяжёлую жёлтую вату, уже хорошо различимую сквозь поредевшую листву.

«Вот спросить бы об этом Его самого. Допытаться, в чём смысл страданий? Что знает Он и чего не понимаю я?»

Да поди спроси… Ищи сам ответы как знаешь, мучайся! Или прими всё как есть и молчи, уподобившись первому человеку. Немая глина не способна требовать разъяснений.

«Видимо, недаром изначально Создатель не решился наделить сотворённых им человеков способностью различать добро и зло – а значит, задавать вопросы, доискиваясь причин. Понимал, что будет тогда с него немалый спрос!»

Максуд отвлёкся от размышлений и поискал глазами: где-то здесь… Ага! Он остановился, просунул руку в просвет между узкими синеватыми листьями и сорвал несколько бурых ягод, прилепившихся к самым ветвям. Вообще-то, в ход идут и плоды, и листья. Их надо смешать с древесной смолой, собранной тут же, из разрезов в стволах тощих кривых деревьев…

***

Зелёно-бурое месиво джангала осталась позади, и теперь Максуд взбирался по каменистому склону, тяжело дыша сквозь прикрывавшую нос и рот повязку. Волокнистый комок разжёвывался с трудом, и слюна медленно наполняла рот – горькая, липнущая к зубам, вяжущая до немоты скулы и язык. Казалось, масса эта расползается и дальше – в глотку и шею, и вверх – в голову, и Максуд ощущал, как вязнут в ней и замедляются его думы, немеет мозг…