М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории)

– Да и эти, вроде бы говоря о духовном, на самом деле ведут к тому же. Путы правил и ритуалов, шоры и удавка религиозной догмы – хоть сковывают зверя в человеке, но и лишают напрочь свободы людской дух, заключая и чудовище, и ангела в одну и ту же клетку… Стадо! Стадо, в котором осуществляется всё та же иерархия власти и потребления! Высшие попирают низших – таким образом подкармливая исподтишка, а то и не скрываясь, своего внутреннего зверя. Такова цена компромисса. И таков человек стада – неважно, во главе он или в самом низу иерархии… Но вот тебе весы, на другой чаше которых – Человек свободный, который идёт по жизни с открытыми глазами, сам, своей волей и ясным пониманием сути вещей определяя для животного место, подчинённое духу!

Максуд сопел, обхватив голову руками.

– Сколько мы уже в пути? – глухо проговорил он. – Скольким ты пытался открыть глаза? И единицам, и целым толпам сразу? Победить зверя… Мне кажется… да нет, я почти убеждён – что подобное невозможно…

Максуд совсем скорчился и простонал, как от боли. Выдохнул. Поднял раскрасневшееся лицо.

– Но хотя бы придать ему человекоподобные черты! Ну хотя бы надеть ошейник, намордник, если совсем нельзя очеловечить!

Сошедший-с-Небес глядел пристально с высоты своего немаленького роста, а Максуду казалось: вот она, нависла – глыба, с контурами человека…

– Значит, всё-таки компромисс? – помолчав, произнесла полуутвердительно глыба. – Ошейник, намордник… Порядок… Да вот только какой бы порядок ни декларировала власть и кто бы ни стоял у её руля, в отсутствие доктрины не просто объединяющей, но освобождающей человека от диктата пастуха снаружи и животного изнутри, любого образа и масштаба сообщество, вплоть до глобальной цивилизации, оскотинивается и тупо пожирает само себя. И пожрёт-таки окончательно, если ничто не разрушит этот самоубийственный животный шаблон. Дать слабину в таких условиях означает дать волю зверю, и будь уверен, он не упустит свой шанс. Договориться не выйдет: любой приступ малодушия или слабости способен привести к разрушению всего достигнутого.

– Выходит, я разрушитель? Предатель?

– Не мели чепухи. Если б так, то разговор шёл бы совсем иной.

– Что ж… Может, я слаб и малодушен. А может, просто мы не готовы к свободе: не хватает в нас чего-то, не вызрело ещё…

– Яблоки не родятся сразу из семени – всему свой срок. Наберись терпения и возделывай сад.

Максуд мял напряжённые пальцы, как будто собирался стереть кожу вместе со въевшейся в неё грязью. Сошедший-с-Небес глядел на это какое-то время, сам, казалось, напитываясь напряжением, потом снова заговорил:

– Ты не думай, что один такой, кто, встав на путь, однажды упирается в стену. Кто полон жалости и сопереживания, разделяя боль скатывающихся в пропасть, и боится стать причиной ещё большей боли. Не думай, что я не понимаю тебя. Однако беда в том, что страх и жалость, тем более отказ что-либо предпринимать, лишь усугубляют и продлевают страдания.

– Стоило умереть, – упрямо покачал головой Максуд. – По крайней мере, это было бы честно.

– «По крайней мере»? Ну… пожалуй, и Мезахир-шэх лично, и все блюстители скопом точно были бы благодарны за такую честность. Но какая в том польза людям?

– Возможно, тогда предание о тех, кто нёс истину, тоже было бы честным. Как ни крути, мы покинем этот мир – и что оставим после себя, кроме предания, мифа? Вот где истина могла бы жить вечно и вести за собой…

– Предания, мифы… тени деяний великих, они и вправду бессмертны. Они существуют веками, наследуя человека поколение за поколением, и, овладевая чем-то большим, чем его разум, влияют на судьбы народов и цивилизаций. Да, мифы – бессмертны, только вот истина живёт, пока жив её проповедник.

– И смерть без пользы, и жизнь… Что может быть впереди, если всё уже пошло не так, неправильно? Должно было как-то иначе…

– А как «иначе»? Ты начинаешь путь в сиянии истины – ослеплённый её блеском, одержимый принятой на себя миссией, а ясность видения происходящего в мире хоть и ужасает, но перевешивается таким же ясным видением конечной цели. Только вот рано или поздно эйфория неофита проходит, глаза привыкают к бесплотному свечению насколько чистого, настолько и далёкого истока и начинают различать проглядывающую сквозь него окрестную, вполне осязаемую тьму. Тогда реальность открывается с безжалостной стороны: ты понимаешь, что, возможно, и дюжины жизней прожить не хватит, чтобы добиться сколько-нибудь значительных изменений. Кажется, несмотря на все усилия, ничего не меняется, а может, даже становится хуже, и власти тьмы не будет конца. Ты выбился из сил, разочарован и опускаешь руки… Так бывает со всеми. Это просто надо преодолеть. Труд садовника самоотречён и нацелен на перспективу: плоды его стараний пожинают потомки. Так что – сжать зубы, отрешиться от себя и – преодолеть.