М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории)

Здесь нет ничего, кроме неба вверху, туманного покрова внизу и Башни, что торчит между ними подобно вытянутой руке калеки – лишённому кисти обрубку. Кажется, что культя совсем немного не дотягивается до остро очерченного круга света в вышине – как раз не хватает ладони и пальцев, чтобы коснуться его.

Стоит оглядеться по сторонам, и появится ощущение, что Башня находится в центре наполненной туманом огромной чаши: Аваран – с этой высоты он выглядит действительно всеохватывающим, затянувшим весь мир от края до края! На сколько же дней пути простирается вокруг его ровное глухое полотно? Но край полотна, как бы ни был далёк, всё же ясно различим – чёткий и безукоризненно правильный, словно обрезанный твёрдой рукой мастера.

Прозрачнейшая небесная линза, припорошенная снаружи искрящейся пылью, покоится на бархатистой подстилке Аваран, и граница туманного диска является и её границей. Если глядеть в небо достаточно долго, то пылинки начинают вращаться, то ли соскальзывая по расширяющейся спирали к краям чаши, то ли возносясь вихрем к наполненной огнём пробоине в самом центре небосвода. А вслед за тем и вовсе появляется чувство, что невероятный глаз неба сам смотрит пристально, не мигая: на Аваран, на тянущуюся к его зрачку каменную руку… Конечно, он видит всё…

Семь человеческих фигурок распластались на почти отвесной стене. Верхушка Башни близка, но последняя ступень значительно сложнее предыдущих, и даже если хватит физических сил на преодоление её, то не каждому достанет силы духа, чтобы решиться пройти этот путь до конца.

Удивительно, что ни холода, ни ветра нет на такой высоте, однако и тепла здесь тоже нет. Тело не мёрзнет, но поверхность его жжёт, будто невидимые ледяные иглы вонзаются в каждую пору кожи, отчего мышцы немеют и теряют подвижность. Неповоротливое тело – меньшее из зол: кроме странной внешней скованности, и сама душа цепенеет, будто чует, что конец пути означает и конец её собственного существования…

***

Они достигли вершины первыми: Сын Неба и не отстававший от него ни на пядь Максуд. Забрались на край Башни, разогнули спины и – замерли! Остальные ещё тянулись где-то внизу, карабкались, цепляясь за неровности стены и тяжело дыша, – им только предстояло увидеть…

Какая-либо площадка на этом ярусе отсутствовала вовсе. Пустая горловина, окружностью, пожалуй, в пару дней пути, была искорёжена и оплавлена, словно нечто, обладавшее колоссальным жаром, пыхнуло с силой, разогрев камень до состояния киселя, и тот разметался в стороны. Разметался – да так и застыл на лету: выплески – будто руки, вскинутые в предсмертном вопле… Вообще, всё выглядело так, если бы кто-то, не рассчитав силы, слишком рьяно задул восковую свечу.