М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории)

Оскальзываясь и спотыкаясь, Сын Неба с Максудомподобрались ближе к провалу. Очевидно, огненное «нечто» ударило снаружи, не оставив и следа от перекрытия (если таковое существовало изначально), и прошило сверху донизу Башню, уничтожив всё её нутро, а возможно, даже и саму поверхность, на которой та была возведена. Какое-то время после этого горловина остывала – постепенно, так что размякший камень успел образовать наплывы, – как отголоски катастрофы, на них вздрагивали сейчас красноватые сполохи.

Скорее всего, когда-то существовал ещё ярус (а может, и не один), не переживший разрушительной атаки, а единственной причиной, по которой не развалилась вся собранная из множества отдельных деталей конструкция, как ни странно, оказалась та же, что едва её не погубила: от выжигающего всё на своём пути удара блоки сплавились между собой, превратив внутреннюю часть Башни в монолитную трубу. Многочисленные трещины рассекали теперь этот нечаянно обретённый остов – слишком жёсткий, чтобы перераспределять и таким образом нейтрализовывать внутренние напряжения в изменившейся структуре Башни, – слишком хрупкий, чтобы противостоять усадке столь массивного, к тому же потерявшего былую прочность сооружения. Когда-то он всё же рухнет – хоть и чудом устоявший, но давно уже мёртвый невероятный колосс…

Внутри Башни было гораздо темнее, чем снаружи. Сквозь клочковатую хмарь, плававшую в глубине, значительно ниже уровня горловины, виднелась долина в огнях и дыму. Дробя и разрывая рыхлую завесу, из долины поднималась целая какафония звуков, в которой время от времени становилась явственно уловима гармония, и тогда недавний хаос воспринимался подобием нестройного хора. Хор этот вроде начинал исполнять акапелло фрагмент некой арии… но вскоре распадался —чтобы немногим позже опять сложиться, случайно как будто, для исполнения очередного фрагмента, а затем вновь – в который уже раз? – не успев отзвучать и дюжины тактов, обратиться в полный сумбур. Должно быть,особенная акустика внутренней конфигурации Башни, превращавшая её в своеобразную слуховую трубу, позволяла различить отдельные голоса: вопли и стоны – вот что составляло невидимый хор! Сама же ария, рождавшаяся из хаоса и в хаос преходящая, вызывала дрожь в поджилках, и хотелось убраться подальше от голосов и от этой адской трубы, что доносила и многократно усиливала их.

– Ну что, Лётчик, похоже это на твою Суматру? – само собой, от полной, должно быть, растерянности, вырвалось у Максуда.

И так же, едва соображая, что делает (всё внимание поглотила неслыханная апокалиптическая звуковерть!), взялся пояснять – скорее, может, себе самому, – запинаясь языком о катившиеся под него невпопад слова:

– Ты… говорил когда-то… что, возможно…

– Нет, дружище, это не Суматра… —одновременно с невразумительным лепетанием Максуда заговорил Сын Неба, отстранённо и глухо. – Я бы даже сказал, абсолютно, категорически не Суматра… Ну какая, к дьяволу, Суматра… Нет, это далеко не тот райский остров…

Сын Неба не прекращал бормотать, будто его заклинило. А Максуд, сам парализованный звучанием потустороннего хора, даже не пытался прервать этот бред: казалось, вплетя свой речитатив в общий ансамбль, потемневший лицом Фанис сам стал неотъемлемой частью чего-то мрачного, жуткого и необоримого – такого, что ни одному человеку не под силу остановить.

Разбивая гипнотическую гармонию невидимого сонма вопящих, из жерла вырвался вздох, свалив околдованных наблюдателей навзничь. Густое грязно-жёлтое облако поднялось к небесному кругу света, но, не достигнув его, стало расползаться вширь, наподобие шляпки гриба, края которой затем начали заворачиваться вниз и оседать, заключая верхние сегменты Башни в пустотелую туманную сферу. Отблескипламени заиграли на внутренней поверхности сферы, и тени заметались, будто толпы безумных духов вырвались из преисподней, но не могли, как ни старались, преодолеть туманных границ! И Сын Неба наконец замолчал, провожая взглядом трансформирующийся выдох огненно-дымных глубин.

Тени метались, и в их панической суете Максуд различал столкнувшиеся в смертельной битве армии; он угадывал образы городов, которые рассыпались под ударами пронзающих небо огненных стрел; он видел бегство племён, пленение и уничтожение целых народов… Неожиданно, где-то в промежутках между глобальными бедствиями и катастрофами, Максуд с удивлением разглядел и своё появление на Горе, и бесконечные изматывающие рейсы за концентратом, а затем и скитания с Фанисом… А ещё – темницу, эшафот, рёв толпы и горящий Бастан… И снова хор, сложенный из тьмы тем стонов и воплей, зазвучал, разрывая душу, но на этот раз не в ушах – в голове!

– Те-ень… – сквозь беззвучный вой донёсся до сознания Максуда выдох Сын Неба. – Тени теней, обитающих там, где свету нет места…Шамудра…

– «…Этот мир – лишь тень, отброшенная иным, настоящим миром – действительно реальным, живым, освещённым и согретым любовью Создателя», – услышал Максуд свой собственный голос: слова Сына Неба вспомнились сами, и сами же нашли выход на свет.