М.Ю. Лермонтов. Фантазии и факты

Вот тут можно пофантазировать. Казбич требовал возможности уйти в обмен на жизнь Бэлы? Стал бы стрелять Печорин, предполагая, что это может привести к смерти девушки? Мог ли случайно раненный Казбич опустить руку с кинжалом так, чтобы смертельно ранить Бэлу? Получается, что «пусковым механизмом», приведшим к трагедии, был, как ни странно, Максим Максимыч. Не поэтому ли Бэла перед смертью ни разу не вспомнила о штабс-капитане?291 И она точно знала, что говорил Казбич…

Бэла умирала два дня в ужасных муках.

Любопытна оценка поступка Казбича Максимом Максимычем:

Такой злодей; хоть бы в сердце ударил – ну, так уж и быть, одним разом все бы кончил, а то в спину… самый разбойничий удар!

Теперь вспомним об иронии М.Ю. Лермонтова, о которой он упоминал в предисловии. Общеизвестно, что Николай I чуть ли не гордился тем, что смертные приговоры были крайне редки. Популярно было другое наказание: шпицрутенами. По воспоминаниям свидетелей, это была мучительная казнь, во время которой человеку разрывали тело до костей. При этом почти никогда человек не умирал сразу: наказываемый, как правило, мучился день-два…

А какой иронией наполнены заключительные слова рассказчика в первой части романа:

Сознайтесь, однако ж, что Максим Максимыч человек достойный уважения?292

Во второй части «Максим Максимыч» рассказчик дополняет портрет штабс-капитана:

Он не церемонился, даже ударил меня по плечу и скривил рот на манер улыбки293.

Об чем было нам говорить?.. Он уж рассказал мне об себе все, что было занимательного…294

Мы простились довольно сухо. Добрый Максим Максимыч сделался упрямым, сварливым штабс-капитаном!295

Если еще дополнить эту характеристику тем, что Печорину тоже не о чем было говорить с Максимом Максимычем и простился он с ним вполне вежливо только из приличия или из сострадания (!), то штабс-капитан и вовсе теряет свою привлекательность.

Естественно, Максим Максимыч не копия портрета Николая I, а собирательный образ самодержавия первой половины XIX века, с его тягой к военному давлению на общество.

Теперь обратим внимание на фамилию главного героя – Печорин. М.Ю. Лермонтов выделяет фамилию главного героя курсивом. Можно предположить (если провести ассоциацию между княжной Мери и Эмилией Верзилиной), что в Печорине отражены черты Владимира Ивановича Барятинского. Есть версии, что прообразом Печорина мог быть известный в начале XIX века один из первых русских диссидентов Владимир Сергеевич Печерин296. В таком случае и первоначальное название М.Ю. Лермонтова «Один из героев начала века» правильнее формирует отношение к главному герою романа.

Рассказчик говорит о Печорине:

Признаюсь, я также с некоторым нетерпением ждал появления этого Печорина; хотя, по рассказу штабс-капитана, я составил себе о нем не очень выгодное понятие, однако некоторые черты в его характере показались мне замечательными)297.

Глаза Печорина «не смеялись, когда он смеялся»298, и рассказчик счел это признаком «или злого нрава, или глубокой постоянной грусти» (Выделено мной. – О.В.)299. Печорин покидал «милые места нашего отечества»300 (опять ирония) и направлялся в Персию. Политический подтекст несомненен. Здесь все: и перекличка с «Путешествием в Арзрум…» А.С. Пушкина, и смерть в Персии А.С. Грибоедова…301

Звали Печорина Григорий Александрович. С греческого Григорий переводится как «бодрствую», а Александр – муж, мужчина, защитник. В первой половине XIX века благодаря гражданской поэзии К.Ф. Рылеева (одного из казненных декабристов) слово «муж» стало синонимом слова «гражданин»:

За словом «муж» виделся тираноборец, готовый пресечь деспотизм и лично покарать тирана, ратующий за естественное право граждан на свободу, умудренный государственный деятель, превыше всего ставящий общественное благо302.