М@рковная история

Говорят, люди делятся на сов, голубей и жаворонков. Мне кажется, «сова» не до конца описывает мою сплюшную ориентацию. Филин. Взъерошенный филин, ритмично повторяющий:

— Угу… Угу… Мам! Да, я всё поняла! Угу…

Я опаздываю.

Идти до работы от моей новой квартиры на пятнадцать минут дольше, а будильник заведен на старое время. И я, очарованная утренним сновидением про волшебный тембр соседа (лица его так и не решилась разглядеть), самонадеянно перевела будильник на пятнадцать минут позже.

Мне не успеть!

Держа обожженной рукой трубку телефона, второй крашу глаз. Левой. Я не левша, чтобы вы понимали.

— Угу… Мам, всё! Я сейчас опоздаю, и меня будут позорно экзекуировать перед всем коллективом.

— Не употребляй жаргонных словечек, Катерина! Это несерьезно.

— Угу…

Еще немного «филинского» речитатива для мамы, и я с облегчением откладываю телефон в сторону.

И вот один мой глаз приобретает приличный выразительный вид.

Марковка понуро смотрит на пустую чашку для молока. Оранжевый хвост возмущенно торчит вверх.

— Мяу…

Все, что у меня было, я споила ему вечером.

И что делать? Мой холодильник пуст!

Если я сейчас побегу в магазин, то экзекуции не избежать точно. Но и оставить Марковку голодным на целый день — тоже не вариант.

Надо бежать! — решаюсь я самоотверженно.

И успеваю пробежать метра два. Спотыкаюсь о торчащий из пола гвоздь. С криком скачу на одной ноге, хватаясь за разбитый палец.

Я же знала, что он тут торчит! Знала!!

Из глаз от боли и обиды льются слезы.

— Чертов сосед!

Это все он виноват, конечно. Начиная с голодной Марковки, заканчивая тем, что я проспала.

Глаз нестерпимо щиплет, тру его свободной рукой, пытаясь избавиться от неприятного ощущения.

От этих утренних эквилибристических упражнений меня отрывает звонок в дверь. Прихрамывая, ковыляю к ней.

За дверью виновник всех моих неприятностей — Марк!

Растерянно на него взираю. Пришел насладиться эффектом?

Покусывает губы, явно сдерживая улыбку.

Сероглазый. Тоже немножко взъерошенный, но на филина не тянет. Максимум — на симпатичную сову.

— Доброе утро!

Издевается… — вздыхаю я.

Не сдержавшись, прыскает от смеха, тут же снова поджимая губы.

— Я — панда? — поднимаю вопросительно бровь, вспоминая, как терла тот глаз, который выразительный.

— Наполовину.

Вздыхаю в этот раз гораздо трагичнее.

— Я принес молоко, корм для котят, лоток…

— Да?!

И я почти готова его простить. Вот если бы он был «так себе», наверняка бы сразу простила. А он не «так себе», он — «вполне себе». А облажаться перед парнем «вполне себе» — это гораздо чувствительнее для моей психики, чем перед парнем «так себе».

Но дверь я все-таки распахиваю, приглашая его внутрь.

Забираю пакет из его рук, делаю шаг назад и натыкаюсь пяткой на мягкое возмущенное «Мяу!»

Ой!

Развернувшись, поднимаю Марковку с пола.

Он все-таки отец и имеет право на общение с ребенком, — благодушно решаю я.

Сзади раздается сдавленный смех со стоном.

Что в этот раз?

Ааа…

Медленно разворачиваюсь с невозмутимым лицом.

Ах, Катерина, Катерина!

Почему именно свинка? Ведь были там пижамки с милыми заячьими хвостиками, игривыми кошачьими, даже сексуальными тигриными. Слишком банально, да? Ты захотела свинку!

Класс!

Ну, хрюкни уж тогда, оригинальная Катерина, для полноты картины!

Молча протягиваю ему Марковку и, прихрамывая, сматываюсь на кухню с огромным пакетом.

Там, надо признать, всё, что должен был купить заботливый папа. Даже шарик с колокольчиком, чтобы Марковка сильно не скучал один, и маленький матрасик с подогревом!

Я впечатлена, чего уж…

Он, тиская урчащего Марковку, проходит следом.

— Почему панда плакала?

— Разбила палец о гвоздь, — показываю я ему на предательскую ловушку в полу.

— Ого…

Присаживается, пытаясь выдернуть пальцами.

— Не получится! — я пыталась и сама провернуть это. — Вчера этот мерзавец испортил мне свежий маникюр, сегодня — педикюр.

— У тебя есть пассатижи?

— Разве можно такие вопросы приличной девушке задавать?

— Ясно! — ухмыляется он. — Сейчас…

Через пару минут он появляется, выдергивает этого стального мерзавца и показывает мне, держа его в щипцах, словно вырванный зуб.

Быть может, он стоматолог? Я же хотела врача.

Да. Только я хотела хирурга или психиатра… это как-то романтичнее… А стоматологи всё больше ассоциируются с «садо». А хирурги и психиатры? С доктором Лектором?

Что-то ты раскатала губу, свинко-панда. Или ты думаешь, что этот сероглазый любитель котят впечатлился твоим поросячьим хвостиком на пижаме?

Не такой уж он и «вау»! — пытаюсь успокоить я своё затронутое эго.

Разглядываю его внимательнее в попытке отыскать несовершенства, которые не отыскиваются.

И улыбка красивая.

Красивая улыбка, надо признаться, моя слабость.

— Что?

— Эм… Спасибо за все эти штуки! — развожу я руками на кошачьи подарки.

— Пожалуйста! — пожимает он плечами. — Кстати, у нас сын или дочь?

— Мне кажется — сын.

— Кажется? — скептически поднимает он брови, переворачивая мелкого вверх тормашками.

— Я далека от практической зоологии. Я — теоретик. Так кто там?

— У нас дочь!

— Марковка Марковна! — забираю у него из рук котенка.

— А по маме?

— Катериновна.