М. В. Ломоносов и основание Московского университета

В числе врагов Ломоносова и передовой русской науки и культуры мы назвали Штелина. Между тем под влиянием работ Погодина, Билярского и Пекарского в литературе установилось прочное мнение о том, что Я. Я. Штелин был одним из немногих друзей и помощников Ломоносова. Редкая из работ не приводит последних слов, будто бы сказанных умирающим Ломоносовым Штелину: «Друг, я вижу, что я должен умереть, и спокойно и равнодушно смотрю на смерть; жалею только о том, что не мог я совершить всего того, что предпринял я для пользы отечества, для приращения наук и для славы Академии, и теперь при конце жизни моей должен видеть, что все мои полезные намерения исчезнут вместе со мною»[154]. С этой легендой мы встречаемся в работах, появившихся в последние годы. Дальше всех в этом отношении пошел Д. С. Бабкин[155]. Он объявил Штелина «одним из видных деятелей Академии Наук» и заявил, что за полвека работы в академии «он проявил себя во множестве самых разнообразных профессий». В работе Бабкина мы встречаемся с безоговорочными, но совершенно бездоказательными утверждениями о том, что Ломоносов в продолжение многих лет был очень близок со Штелиным, что «совместная работа по управлению делами Академии еще больше сблизила их». Документы, обнаруженные и опубликованные в 1950 году В. К. Макаровым, убедительно показали, что Штелин был одним из самых злейших врагов Ломоносова[156]. «Научная деятельность» Штелина сводилась к сочинению поздравительных стихов и надписей, составлению планов фейерверков и проектов медалей. Что касается стихов Штелина, то достаточно выслушать Ломоносова, которого заставляли переводить его вирши на русский язык. «Хотя должность моя и требует, чтобы по присланному ко мне ордеру сделать стихи с немецково: однако я того исполнить теперь не могу, для того, что в немецких виршах нет ни складу, ни ладу; и так таким переводом мне себя пристыдить весьма не хочется и весьма досадно, чтобы такую глупость перевесть на Российский язык и к такому празднеству»[157]. Никакого следа не оставил Штелин и в истории русского искусства.

Близкий к Шумахеру и активно выступавший в его защиту в 1741–1742 годах Штелин был таким же врагом Ломоносова и передовой русской науки и культуры, как и Шумахер или Тауберт. Вся разница была в том, что Штелин предпочитал действовать за спиной других. Эта тактика помогала ему быстро повышаться в чинах, выступать в роли воспитателя Петра III, получать награды от Екатерины II, стать депутатом Уложенной комиссии, секретарем Вольного экономического общества и после смерти Ломоносова и отстранения Тауберта фактическим правителем академии. Ломоносов прекрасно понимал тактику Штелина. Отсюда имеющее вид прямого ультиматума письмо Ломоносова к нему 2 апреля 1761 года с требованием, чтобы Штелин, наконец, занял ясную и недвусмысленную позицию и изложил ее в письменном виде, иначе он (Ломоносов) будет вынужден обратиться непосредственно в Сенат[158]. В своих интимных записках Штелин говорил о Ломоносове с нескрываемой ненавистью: «дикарь», «мнимый художник», «непрошенный гость в искусстве», «интриган». Штелин не жалел самых резких выражений, чтобы очернить ломоносовский проект монумента Петру и его «Полтавскую баталию»: «нелепая выдумка», вызывающая «общий хохот и оханье»; «дрянная картина», «жалкая композиция» и т. д. Он один из главных виновников гибели мозаичной мастерской Ломоносова[159]. Штелин вместе с Таубертом пытался сорвать финансирование академического университета[160]. С ним, как со своим единомышленником, делился Тауберт своими планами борьбы против Ломоносова и изгнания его из академии[161]. Легенда о «Штелине — друге Ломоносова» создана самим Штелиным, и единственным основанием для нее являются сохранившиеся в его бумагах «Черты и анекдоты для биографии Ломоносова» и набросок речи о Ломоносове. Эта речь, которую выдают за похвальную, в действительности является злобной клеветой на Ломоносова. «Мужлан», «с низшими и в семействе суров», «образ его жизни общий плебеям», «желал возвыситься, равных презирал» и т. д. — вот, что говорил о Ломоносове человек, которого пытаются изобразить в качестве его «друга», в наброске, который пытаются выдать «за похвальную речь»[162].

Не заслуживают никакого доверия и факты, сообщаемые Штелиным. Сравним проникнутые безнадежным пессимизмом слова, приводимые Штелиным, с тем, что говорил и писал сам Ломоносов:

И если в поле сем прекрасном и широком
Преторжется мой век недоброхотным роком,
Цветущим младостью останется умам,
Что мной проложенным последуют стопам.
Довольно таковых родит сынов Россия…[163]

.

Исключительной силой оптимизма и верой в то, что начатое им дело никогда не умрет, проникнуты произведения Ломоносова.