М. В. Ломоносов и основание Московского университета

В университете должны были проводиться «приватные» или внутренние диспуты. Своеобразным итогом этих «приватных» диспутов являлись предусмотренные дважды в году публичные диспуты. О них объявлялось в «Московских ведомостях», печатались специальные объявления, а в ряде случаев печатались и тезисы диспута. До нас дошло ничтожное число подобных объявлений, но даже на основании этих скупых и отрывочных данных можно установить, что, начиная с 1756 года, публичные диспуты проводились регулярно[463]. Свидетельством этого является следующее: в 1767 году, когда большая часть студентов была взята из университета и направлена для работы в Комиссию по составлению нового Уложения, публичные диспуты не проводились. Но даже эти чрезвычайные обстоятельства не считались удовлетворительным объяснением причин отсутствия публичных диспутов. «Раз то есть в проекте и раз есть кураторский приказ должно быть выполнено», — говорилось в ордере куратора. Он приказывал проводить как ежемесячные (приватные), так и публичные диспуты регулярно «и без всяких отговорок»[464]. Об этом же говорит и следующее объявление: «Положения из российского вексельного права проф. Дилтеем 1775 года 23 сентября предложенные для общего состязания… за 3 дни прежде в Университете по обыкновению и узаконению прибитые к рассуждению… всех любителей наук и споспешествователей, а наипаче в юриспруденции обращающихся, со особливейшим нашем почтением просит, как для вольного при том объявления и своего, ежели кому за благо покажется, мнения, так и для представления об них сумнительств»[465].

Диспуты имели, как мы видим, не только внутриуниверситетское значение. Они являлись одной из форм связи университета с обществом, формой пропаганды научных знаний. Университет широко использовал эту форму пропаганды. Этим же целям служила публичность университетских экзаменов и праздников. О них университет извещал специальными объявлениями и сообщениями в «Московских ведомостях» и в специальных приложениях к ним[466].

Но безусловно наибольшее значение имели речи, произносившиеся передовыми профессорами на этих праздниках. Несмотря на то, что инструкция предписывала ораторам посвящать свои речи восхвалению «щедрот» императрицы и «покровителей» университета, несмотря на предварительную цензуру этих речей со стороны администрации университета и профессорской конференции[467], последователи Ломоносова сумели превратить кафедру торжественных заседаний в трибуну для пропаганды передовой науки, в трибуну для борьбы с реакцией в науке и в политике. Отведя несколько первых страниц своей речи неизбежным официальным похвалам, они переходили к изложению основной темы, не только ничего общего не имеющей с этими восхвалениями, но и прямо противоположной им.

Такое использование кафедры и торжественных речей передовыми учеными университета было прямым продолжением ломоносовских традиций. Ломоносов не только смело двигал науку вперед, но и стремился широко популяризировать ее достижения. Его величайшие открытия в области электричества, астрономии, геологии изложены им в публичных речах, произнесенных на заседаниях Академии Наук. Речи Ломоносова «О явлениях воздушных», «Явление Венеры на Солнце» и ряд других замечательны не только теми гениальными теориями, которые излагаются в них, но и изумительным мастерством популярного изложения этих теорий. До нас не дошли курсы лекций, читанные Д. Аничковым, С. Десницким, М. Афониным, С. Зыбелиным, но их публичные речи дают все основания говорить о их выдающемся вкладе в науку. Они подобно Ломоносову сумели преодолеть неизбежную ограниченность торжественных речей и превратить их в блестящее изложение достижений русской национальной науки и передовой общественной мысли[468].

Представители русской общественности высоко оценили эти публичные лекции передовых ученых. «Московские ведомости», извещая о речах, часто добавляли о «великом числе собравшихся любителей наук», «немалом числе всякого звания любителей наук».