Но университет не ограничивался этим. Речи, произнесенные на торжественных собраниях, немедленно издавались типографией университета. Так как русские профессора произносили свои речи на русском языке, то читатели получали на родном языке издание публичных речей тотчас после их произнесения в Московском университете. Представители прогрессивного направления стремились еще более расширить пропаганду достижений русской науки. Они выступили с предложением о переводе речи Десницкого и речей других русских профессоров на латинский язык для посылки их за границу и обмена на соответствующие издания этих стран. Это предложение не было осуществлено лишь потому, что на него не дал разрешения куратор Адодуров. Он заявил, что перевод, печатание и пересылка могут привести к «напрасному убытку казне, который возвратить и взыскивать будет не с кого и потому как в соблюдение казенного интереса так и для других не безосновательных причин перевод таких речей и высылку оных на казенный кошт в чужие государства почитает он за ненужные и к пользе университета не служащие»[469]
.Так ордером чиновника, думавшего только о том, что не с кого будет взыскать возможный убыток, и утверждавшего, что книги русских профессоров не могут рассчитывать на спрос за границей, было сорвано это важное мероприятие.
Естественно, что содержание и направление многих речей никак не могло нравиться чиновникам, управлявшим университетом. Особое их недовольство вызывало, если подобная речь произносилась и тем более появлялась в печати без цензурных купюр. Уже говорилось о задержке Шуваловым речи Поповского, посвященной памяти Аргамакова. 3 мая 1768 г. директор университета Херасков писал в своем «ордере»: «Потому, что в последних речах, говоренных… 22 апреля 1768 года оказались многие сумнительства и дерзновенные выражения… и оные речи по причине моей болезни без моего рассмотрения и напечатаны; Того ради сим предлагаю Университетской конференции дабы впредь в отвращение подобных непорядков всякие речи приготовляемые для публичного чтения, вносимы были в общее собрание университетской конференции; где бы они прочтены и рассмотрены дабы не вышло чего противного благопристойности и кем подлежит подписаны и конфирмованы были, а потом уж печатать»[470]
. Можно только удивляться, как вопреки этим крайне неблагоприятным условиям ученики и последователи Ломоносова все же проводили пропаганду передовых научных и общественно-политических идей.Читая на русском языке курс философии, Поповский шел по пути, проложенному Ломоносовым, автором написанных по-русски «Риторики» и «Экспериментальной физики», который физику и химию читал на родном языке и только что закончил работу над «Российской грамматикой». В своей лекции Поповский зло высмеивал всех, кто утверждал, что философию можно изучать только на латинском языке, и раскрывал всю реакционность этого утверждения. Он показывал, что основную трудность в изучении философии создает то, что до этого необходимо «пять или больше лет употребить на изучение латинского языка… Но напрасно мы думаем, будто ей (философии. —
Если Ломоносов первым в России начал читать на русском языке лекции по физике и химии, то Поповский начал преподавание на русском языке философии, Аничков и Барсов — математики, Десницкий и Третьяков — юридических наук, Зыбелин, Вениаминов, Афонин — медицины, ботаники, минералогии, агрономии.