«Все рушится, – думала она по дороге в «дом памяти русского модерна». – Что я ему скажу? Он же не дурак».
Без лишнего шума открыв дверь, она поняла, что Бутман скорее всего спит. «Или застрелился», – почему-то подумала она.
В квартире стояла мертвая тишина. Она нырнула в боковую комнату, быстро переоделась. Потом расположилась на кухне, сварила кофе себе и ему. Большой Эд представлялся ей теперь совсем иным, чем вчера. Он как бы создан был из всех предметов его коллекции. Уши – это дорогой фарфор, нос – чудесный золотой стакан, туловище же изготовлено из табакерок, усыпанных драгоценными камнями, массивных перстней, ваз, статуэток. Где был этот Хмельницкий раньше? Вдруг Гале сделалось страшно, что ее загребут вместе с Бутманом. А как же Игорь и ее красота, которая не найдет достойного воплощения на полотнах?
Примерно через полчаса на кухню заглянул Эдуард, хмурый и невыспавшийся.
– Что случилось? – одновременно спросили они друг друга и рассмеялись.
– Я перепил вчера, – признался Бутман, – или недопил.
– Ты пил один? – поинтересовалась Гали.
– Да, – кивнул он. – Я лечился от простуды. Всего-то одна бутылка коньяка.
– А вот я сейчас посмотрю, сколько ты принял на грудь, – вскочила Гали, радуясь, что «лорд» не собирается ее тискать.
– Ты вылакал почти две бутыли, Эд, – звенящим голоском произнесла она, – там была початая. Что происходит? Может, объяснишь?
– Не знаешь, что сказать? – спросила Гали.
– Знаю, – ответил Бутман, – я знаю одно: что очень люблю тебя. А ты стремительно меняешься, и я не всегда успеваю разглядеть тебя.
Она уже решила, что вместо музея отправится домой, подкормить Изольду и новой порцией вранья утешить мать. Ведь та уверена, что Гали скоро выйдет замуж за человека солидного, богатого и положительного во всех отношениях.
– До вечера, я вернусь поздно.
– Я буду ждать тебя на диване, в позе Ады Рубинштейн.