Храпов с самого начала поставил себя так, что никаких шансов управлять этим человеком Гали не имела. Это немного обидело ее, ведь вместе с Храповым в ее жизнь пришло нечто необыкновенное – приближение зрелости, о которой она думала с радостью, трепетом и инстинктивным страхом рано состариться. Откуда взялись такие мысли? Может быть, это уроки Софьи Григорьевны, может быть что-то другое… Верно, стены арбатской коммуналки были пропитаны каким-то духом, делающим блеклыми и молодость, и блеск, и прелесть… А вот с этим Гали согласиться не могла никак.
Подружка ее, Варвара, как-то обмолвилась, в очередной раз восхищаясь фигурой Гали:
– На твоем месте я обдирала бы московских художников, как липку. Понимаю, что натурщицей быть противно, но для тебя – это семечки… как я думаю. Двадцать минут унижения и полный карман…
– Мелочи, – фыркнула Гали. – Они же бедные, как церковные мыши.
– Не все, – парировала подруга. – Хочешь, сосватаем тебе богатенького творца?
– Только молодого, – съязвила Гали, – старые греховодники меня интересуют мало. Разве что в виде исключения. Она тут же вспомнила про Хмельницкого.
– Неделя прошла, а до нас не дошла, – резюмировал Храпов, просыпаясь в объятиях Гали.
– Почему неделя? – спросила она. – Намного больше.
– Такая пословица, – ответил он.
– Что это за агрегат? – спросила Гали, показывая на старинное сооружение с большим колесом и какими-то металлическими пластинами.
– Это станок, – ответил Храпов, – деньги печатать.
– Ты серьезно? – испугалась она.
– Да что ты, – успокоил ее художник, наливая себе виски. – Картинки всякие печатать, офорты, автолитографии. Я когда-то занимался этим. А сейчас что-то лень. Уж больно кропотливая работенка.
– А мне покажешь?
– Нет.
– Почему? Я хочу знать.
– Разумно, – неожиданно согласился Храпов. – Ты смышленая и можешь много добиться, ну, например, в искусствоведении.
– Ты серьезно так считаешь? – изумилась Гали, впервые подумав, что, действительно, могла бы стать специалистом в этой сфере. Только в Москве неофициальной, потому что ее интересовала Москва другая. Другую Москву ей когда-то открыл Макс Зотов.
– Вот черт, совсем забыл, – внезапно нахмурился Храпов, – давненько не был я в «Национале».
Она поняла, что милый Виктор шутит, он просто собрался выгулять ее.
– Нас туда не пропустят, – заныла Гали, подыгрывая ему, – там же вечное спецобслуживание.
– А мы представимся какими-нибудь специалистами, – рассмеялся Виктор, натягивая штаны. – Выбери мне пиджак и галстук. Кстати, а как у тебя со вкусом?
– Да никак, – ответила Гали, – ты мне больше нравишься голым.
– Ты даже не представляешь, дорогая, насколько изменилась Москва за последние несколько лет, – говорил Храпов, усевшись за руль автомобиля и мягко трогаясь с места.
– Куда мне, – ответила Гали.
– Ты – ласточка перемен, – рассмеялся Храпов. – Только не осознаешь это. У Рэмбо есть элегия, она называется «Париж заселяется вновь», если захочешь, я прочту ее тебе… в переводе этого, вашего певца евреев, Эдуарда Багрицкого. Ох, роскошная и циничная вещь… Так вот, сейчас с Москвой происходит то же самое…
– Кем же она заселяется, Виктор? – спросила Гали. – Ты знаешь, иногда я не люблю Москву. Да и ты мечтаешь увидеть Париж и умереть.
– А ты посмотри вокруг, – голос его приобрел менторские нотки. Гали уже знала, что сейчас пойдет возвышенный монолог.
– Иностранные туристы, появились проститутки, представляешь, кинозвезды из-за бугра ошиваются, вон тот хмырь в шляпе, – он махнул рукой в сторону какого-то мужика, – явно валютчик… лепота, радость моя. Сегодня, например, я познакомлю тебя с самим Грегори Пеком…
– Да ну? – удивилась Гали. – Он что, приехал в Москву?
– Нет, это Грегори Пек отечественного разлива, но хорош, хорош, не хуже натурального.
– Ты мой Пигмалион, – вдохновенно воскликнула Гали, – с твоей помощью я стану Галатеей.
– Хм, – с уважением посмотрел на нее один из лучших художников Москвы, – в этом, несомненно, есть зерно истины. Не зря же мы встретились. Кстати, а на кой ты приперлась тогда к Дому кино?
– Пришла защитить тебя от порчи и сглаза. Смотри, сколько людей вокруг тебя питаются твоей энергией.
– А ты что, это видишь?
– Скорее чувствую. А если честно, то чтобы помочь тебе расстаться с жизнью безболезненно.
Храпов несколько раз говорил ей – и вполне серьезно, что не проживет долго. «Но ты же здоров, как бык-производитель, Виктор, – возражала она, – ты – победитель».
«В том-то все и дело, – цинично отвечал он, – добавь еще, что у меня есть все. Но пойми, что мне это не нужно… А другого нет… кроме тебя… Но мне будет очень больно расставаться с тобой, когда придет время».