Ты спокойно прошла мимо меня, вытянувшись по струнке, придав своей походке важный вид, но, в то же время, проплывая мимо — ох уж это странное сочетание мужского и женского. Ты осматриваешь мой дом. Картину Ван Гога
— Полагаю, вы много читаете, — говоришь ты. Твой голос может быть как мужским, так и женским. Достаточно высокий для женского, но довольно низкий, чтобы сойти за мужской.
— Да.
Ты окидываешь меня взглядом. Непросто смотришь, а
Знаю, что ты видишь, когда смотришь на меня: мои босые ноги; длинные, густые, чёрные волосы, прямые и блестящие, достающие до лопаток, когда распущены, что бывает крайне редко; моё телосложение крепкое, с округлыми, колокольчатыми бёдрами, чем я горжусь; загорелая, спортивная, гибкая — моя диета строгая, режим тренировок напряжённый и неумолимый; чёрные глаза, о которых уже сказала, видели слишком много, а выдают слишком мало; высокие скулы, полные губы, нежный подбородок, лицо классической формы сердца. Я экзотична. Могла бы быть испанской или с Ближнего Востока. Даже островитянкой, Гавайкой или Филиппинкой.
Я красива. Необыкновенно красива, мои черты симметричны и совершенны, такое встречается только раз в поколении. Изысканна. Захватываю дух.
Я знаю, как выгляжу.
Я терплю твоё исследование без вздрагивания, не отводя взгляда.
Следующий урок, выученный мною ранее: в любой ситуации, чтобы установить власть, нужно переждать молчание, вынуждая другого человека заговорить первым.
Ты уступаешь.
— Я Джордж.
— Доброе утро, Джордж. Добро пожаловать. Не хочешь ли выпить чаю?
— Кофе есть?
Я качаю головой.
— Нет, сожалею. Я не пью кофе.
— Всё нормально. Не нужно чая.
Ты двигаешься по гостиной, выглядывая в окно с дальнего расстояния, и я подозреваю, что ты боишься высоты. Да, вздрагиваешь и отворачиваешься, с дискомфортом пожимая плечами. Переходишь к Ван Гогу.
— Это оригинал?
Я смеюсь, но по-доброму.
— К сожалению, нет. Оригинал в Музее. Это репродукция, но довольно неплохая.
Ты подходишь к
— Это интересно.
Я не комментирую. Ничего не говорю ни об этом портрете, ни об его отношении к моему имени. Я о себе вообще никогда не разговариваю.
И, наконец, ты поворачиваешься и занимаешь место на диване, вытягивая свои длинные ноги и скрещивая их в лодыжках, перебросив руку через спинку дивана. Я сижу в кресле, приставленному к дивану, единственному моему другу в спальне. Колени вместе, ноги под углом в одну сторону, лодыжки скрещены внизу, красные туфли «Джимми Чу» на виду. Демонстрация моей обуви — это уловка. Я наблюдаю, смотришь ли ты на них, заметила ли их. Не заметила.
Настало время брать быка за рога.
— Ты оказалась не тем, кого я ожидала увидеть... Мисс Томпкинс.
Ты сразу же нахмурила брови. Оттопырила верхнюю губу, опустив при этом уголки рта вниз. Иронично. И с отвращением.
— Джордж.
— Объясни.
— Объяснить моё имя? — ты, кажется, действительно сбита с толку, а потом сердишься. — Сначала Вы.
Ха. Аккуратно парировала. Очко, Томпкинс.
— Я названа в честь этой картины, — я указала на Сарджента.
— А я — в честь штата.
— То есть, тебя зовут Джорджия?
Ты даришь мне твёрдый пристальный взгляд глазами-нефритами.
— Последний человек, назвавший меня Джорджией, нуждался в зубных имплантах.
Я улыбнулась.
— Отмечу у себя.
Повисло долгое, неловкое молчание.
— Так как, работает эта ваша маленькая программа, Мадам Икс? — пауза. — И мне, действительно, придётся называть вас «Мадам Икс» всё это время? Это чертовски трудно.
— Просто «Икс» будет достаточно, если тебе так легче.
Я позволила некоторую жёсткость в своём взгляде. Ты не отвела глаза, но вижу, что прикладываешь для этого усилия. У тебя есть внутренний стержень.
— Признаюсь, Джордж, что твоё дело может потребовать некоторых... модификаций моих обычных методов.
— Почему? Потому что у меня есть сиськи и киска?
Мои губы вытянулись в тонкую линию от твоих пошлостей.
— Да, Джордж. Потому что ты женщина. Мои методы предназначены для мужчин, и мои клиенты исключительно — по крайней мере, до сих пор были — мужчины. Вернее, парни в надежде стать мужчинами.