Глава 18. Детективные рассуждения при полной луне
— Он в «Братиславе», — сказал Добродеев. — Сидит, пьет.
— Отлично! — с энтузиазмом воскликнул Монах. — Вперед, поручик, мы в игре, и нас ждут какие-то там дела. Не передумал?
— Нет, но… А если застукают?
— Скажем, дверь была не заперта, делов! Заехали выразить соболезнования, подумали, что негоже человеку оставаться одному в такой день… вечер, а дверь открыта, подумали: а вдруг ему стало плохо. По-моему, очень гуманный поступок. Главное, красиво съехать. И вообще, я его загипнотизирую, не боись.
— Вот только давай без ведьмовства, — буркнул Добродеев, весь в сомнениях.
Они сидели за столиком полупустого уличного кафе; пили пиво и ели соленые орешки. Вечер был фантастический — томный, мягкий, безмятежный; сладко благоухали белые и лиловые петуньи, густо растущие в длинных деревянных ящиках у них под ногами и свешивающиеся гирляндами из корзин на фонарных столбах прямо им на голову; иногда на столы, кружась, слетали нежные разноцветные лепестки. По небу неторопливо проплывали бестелесные розоватые облачка, и сияла большая яркая луна.
— План проникновения сейчас продумаем, — сказал Монах и повторил: — Главное, красиво съехать. Когда становится жарко, все… что? Правильно! Все смываются. Ты посмотри, Леша, какая сумасшедшая луна!
— Никто не поведется, Христофорыч, они же не дураки. Это полнолуние, я читал.
— Ты о ком? Кто не поведется?
— Да ладно, сам понимаешь. Поярков и компания.
— Значит, надо действовать аккуратно, чтобы не повязали. Ты, Лео, с Поярковым в бане паришься, тебе бояться нечего. Отмажешься, скажешь: бес попутал, то есть Монах! Захотелось встрять, начать свое журналистское расследование, душа горит и требует справедливости. На крайняк можно пойти на сотрудничество со следствием и подсунуть им Мадам Осень. Отобьемся. Но если ты сомневаешься, предлагаю еще раз обдумать ситуацию и подбить бабки. Похоже, мы имеем дело с лавиной…
— С лавиной?
— С лавиной. Убийства из книг Сунгура, причем убийство ножницами чуть ли не у нас под носом, убийство Алены Сунгур — конечно, лавина. Ты же понимаешь, что убийца… кем бы он ни был, в юбке или мундире, не остановится? Он вошел во вкус и жаждет крови. А мы у него на хвосте. Да он из шкуры вылезет, чтобы нас сбросить. То, что мы затеяли, Лео, опасно для здоровья, и если ты скажешь, что все, амба, у тебя семья, любимая теща, обязательства перед редакцией и обществом уфологов, я тебя пойму… все мы люди, все мы человеки. — Монах сделал скорбное лицо и покачал головой. — Тогда мне придется идти одному… решение остановить убийцу впечатано в мою карму, тут просто так не соскочишь, а потому, Леша, скажу тебе честно…
Монах отхлебывал пиво и говорил, говорил, говорил… Это было непривычно, и Добродеев понял, что другу тоже не по себе и весь его треп не что иное, как попытка взбодрить себя и доказать, что они должны, потому что кто, как не они. Кроме того, обоих распирало любопытство и азарт охотников и первопроходцев, а также вполне понятное желание вставить фитиля Мельнику и Пояркову.
— Ладно, Христофорыч, я же не отказываюсь, повяжут так повяжут, — сказал он примирительно. — Проведут душеспасительную беседу и отпустят.
— Может быть хуже, — перебил его Монах, — и я хочу, чтобы ты представлял себе все риски нашей затеи, а также последствия.
— Какие риски?
Монах расчесывал бороду пятерней и загадочно смотрел на журналиста.
— Мало ли… — сказал неопределенно. — Какие-нибудь.
— Ты сказал — «лавина», — вспомнил слегка обалдевший от потока слов Добродеев. — Значит, убийца все-таки один? И он жаждет крови?
— Он не может остановиться, Леша. Почему убийца продолжает убивать? Для первого убийства есть мотив. Для последующих зачастую мотив уже другой, хотя напрямую связанный с первым.
— Какой?
— Ну… возможно, устранение свидетелей. Мы с тобой когда-то это обсуждали. Убийца похож на зверя, он чувствует, что его ловят, он плохо спит, он все время оглядывается и прислушивается, он подозрителен, у него развивается мания преследования. Любое неосторожное движение, взгляд, слово, и он, спасаясь, наносит удар — ему кажется, его раскрыли. И так далее, до бесконечности — потому лавина. Убийства связаны, но мотив уже другой.
— Я что-то… — Добродеев запнулся. — И какой, по-твоему, тут главный мотив? Если убийца везде один и тот же персонаж, конечно.