Мадам Осень

— Он не убийца, Леша. Он — жертва. Глупый избалованный растерянный подросток… Он жертва за ту ложь, в которой они жили. Ложь, предательства, притворство… Но я не морализатор, упаси боже… куда мне, грешному. Жаль парня, попал не за свои грехи. Отсюда истерика, обвинения отца и Лары, даже письма! Он придумал, что Алена хотела развода, а письма писал отец. И на мать не смотрел… там, в театре, — отвернулся, стоял поодаль. Даже одежда! Все в черном, а он в джинсах и свитере. Это несогласие, Леша, мальчишеский протест, бунт. Не уверен, что раскаяние, и это есть страшно и противоестественно. А рядом тот, из-за которого все случилось… в его понимании.

— Ростислав!

— Ростислав.

— Так это он его… из «беретты»? — выдохнул Добродеев. — Господи!

— Не так все однозначно, Леша, — сказал Монах. — Помнишь, я сказал, что родители идут на все ради своих птенцов?

— Ну и?..

— Сунгур знает, кто убил Алену, Леша. Он все понял… он же пишет детективы. Потому и рассказал следователю, что у жены в ту ночь был любовник, тем самым предлагая следствию весомый мотив и себя в роли убийцы. Сначала смолчал, оберегая Лару, а потом сообразил и бросился защищать сына. Его пригласили на беседу, а он взял и все выложил… причем никто его за язык не тянул. Но Поярков не дурак, не поведется, я думаю. Тут все как дважды два, Леша. К Саломее Филипповне не ходи.

— А Ростислава кто? Мотив у Сунгура и у Юрия… месть, ревность… А кто тогда сидел в кустах с ружьем? — Добродеев был само недоумение.

— Лара же сказала, что в наличии ревнивый муж, у которого три ружья. Не надо усложнять, лично я ставлю на мужа. Сунгур не стал бы убивать его из-за Лары.

— Допустим. А «книжные убийства»? Кто?

— Кто! И почему? — хмыкнул Монах. — А «ночная» женщина… почему? Или зачем? И, разумеется, кто? И почему в юбке?

— Далась тебе эта юбка! — с досадой произнес Добродеев. — Ты меня совсем запутал, Христофорыч. Кто убил кого? «Книжные убийства» тоже Сунгур? Но ты же сказал, что мы его отобьем!

— Юбка здесь ключевой момент, Лео. Никогда не нужно недооценивать роль юбки. Я сказал, что мы сделаем все возможное, чтобы его отбить. До сих пор тебе ясно, Лео?

— Кажется, ясно, но… черт его знает!

— Согласен? Консенсус?

— Консенсус… — с сомнением произнес Добродеев. — Согласен. Гипотетически, — добавил на всякий случай. — А дальше что?

— Дальше? Будем думать. Просеем всех особ, приближенных к Сунгуру. Просмотрим еще раз фотки из «Червяка» и из театра… я думаю, что-нибудь да вылезет в конце концов. Не помешает хорошенько покопаться в «глухарях»… теперь, когда понятно, что они связаны с книгами. Но это уже не наши проблемы, Леша. Я бы сказал, что мой длинный нос чувствует в «книжных» убийствах сильный личный мотив. Сильнейший!

Добродеев хмыкнул при упоминании длинного носа — нос у Монаха, как мы уже знаем, был не длинный, а, наоборот, лепешкой.

— А ты уверен, что это не Сунгур? Неудачная семейная жизнь, проигрывал сильной супруге, самоутверждался… мало ли!

Монах пожал плечами и сказал:

— Он самоутверждается в своих романах, Леша, как и любой автор. Ему не нужно брать в руки орудие убийства… как у любого творческого человека, у него все в голове.

— Не скажи! Разные бывают творцы. Вот ты говоришь, Христофорыч, еще раз перебрать всех, кто рядом… — Добродееву хотелось болтать. — А ты не допускаешь, что «книжный» убийца — неизвестный нам персонаж, который нигде ни разу не засветился, и перебирай не перебирай… без толку. Какой-нибудь икс, который в тени. Женщина-икс. Мы установили, что все убийцы из книг — женщины. Ведь достаточно купить книги — и вперед! Мотив — повторить сюжет, и ни месть, ни ревность, ни зависть к автору тут не работают, а работает… черт знает что! Сходство биографий… а что? Мадам Осень прочитала книгу, а там все как у нее в молодости. Только тогда она никого не убила, обидчик ушел живым, вот она и решила… исправить.

— Ага, а потом зачала от пришельца, — заметил Монах.

— При чем тут пришельцы! — возмутился Добродеев. — И, главное, связать убийцу ни с чем и ни с кем нельзя. Логические связи не работают.

Журналист размахивал руками, выдвигал версии, одна другой фантастичнее. Монах же загадочно молчал, сидел задумчивый, вытягивал губы трубочкой, теребил бороду, смотрел мимо журналиста и, казалось, вовсе не слышал его слов.

— Леша, нам нужен темплан издательства! — сказал вдруг. — Как его? «Арт нуво»? За последние два года.

Перебитый Добродеев замолчал, озадаченно глядя на Монаха.

— Нехилая мыслишка нарисовалась, — объяснил Монах.

— Какая мыслишка, Христофорыч?

— Мыслишка носится в воздухе, равно как и мотив, Лео, но инерция мыслительных процессов иногда зашкаливает, к сожалению. Однако, как говорит народная мудрость, лучше поздно, чем вообще… как-то так.

— Это ты мне как волхв?

— Нет, Лео, это я тебе как член клуба подвешивателей официальных версий и любителей пива. Подъем, генералиссимус, нас ждут великие дела!

Глава 26. Раздумья и озарения