Мадам в сенате

Наконец Канкель взглянул на часы и заторопился. Ксавьера отправилась в ванную – привести себя в порядок. Когда она была готова, Канкель отпер дверь, и все четверо тронулись в путь. В лимузине Канкель сел рядом с водителем, а Ксавьера устроилась на заднем сиденье, между двумя конвоирами. Ей снова завязали глаза. Правда, она ухитрилась оставить щелочку, но было уже темно, и она так и не сумела ничего разобрать. И только на шоссе ей разрешили снять повязку.

Лимузин промчался по Нью-Йорк-авеню, свернул на улочку, ведущую по направлению к Лафайет-сквер, сделал еще несколько поворотов и остановился перед правительственным зданием. Двое в форме и шофер остались в машине, а Ксавьера с Канкелем подошли к охраннику – верзиле, в котором было больше шести футов росту и не менее двухсот фунтов веса. Он был одет в серый китель и галифе; доходившие до колен сапоги отливали блеском. Верзила с суровым выражением лица и колючим взглядом был чисто выбрит и острижен наголо, правая рука, готовая в любой момент выхватить револьвер, покоилась на кобуре.

Пустыми в этот поздний час коридорами он провел их в какой-то кабинет.

Инструктаж сильно разочаровал Ксавьеру, она больше заинтересовалась разбросанными на письменном столе листочками, которые были сплошь испещрены крестиками и ноликами. Инструктор выдавил из себя несколько слов относительно цен на глину, и их вытолкали, прежде чем Ксавьера успела открыть рот и сделать ряд полезных замечаний. Они шли по коридору, когда из-за угла вдруг вынырнул другой охранник и, яростно замахав руками, прошипел что-то невразумительное. Первый охранник прижал визитеров к стене, открыл за их спинами потайную дверь и, затолкав Ксавьеру с Канкелем в открывшийся чуланчик, сделал свирепое лицо, мол, шуметь не советую. Ксавьера затаила дыхание и прислушалась. Наверное, сейчас мимо протопает группа лидеров разных стран, прибывших на тайную встречу, в ходе которой будут решаться судьбы мира. Или промчится курьер с донесением о каком-нибудь катаклизме. Однако мимо прошелестели старческие шаги, и до слуха донеслись два голоса – мужской и женский.

– На ужин снова овсянка с яйцом, мой сладкий.

– Хог'ошо. Но я должен сыгг'ать еще паг'тию в кг'естики-нолики, а то как же я пг'оведу жавтг'ашний шаммит?

– Постой! Здесь пахнет духами!

– Духами? Откуда…

– Ты развлекался с женщиной!

– Ну, жнаешь, дог'огая!

– Не смей меня так называть! Попался, мой мальчик! И не надейся, что я дальше буду тренировать тебя в крестики-нолики!

– Но, дог'огая!..

– Я тебя проучу! Пойду гулять и не расскажу, что выдела!

– Дог'огая!..

– Ты у меня еще попляшешь! Всем расскажу, что у тебя вставные зубы!

У Ксавьеры перехватило дыхание. В этот миг верзила схватил их с Канкелем в охапку и могучими лапищами зажал обоим уши. Но она и без этого была настолько ошеломлена, что ничего больше не видела и не слышала. Словно разверзлась земная твердь и под ногами оказалась зияющая бездна. Порядок обернулся хаосом, прочный гранит – хлипкой замазкой. Улыбка Моны Лизы веками вдохновляла влюбленных и поэтов, хотя это была всего лишь картина. Улыбка Елены погнала боевые корабли спартанцев на Трою, хотя это был только миф. Но эта улыбка, покорившая весь мир, была – или казалась? – самой что ни на есть настоящей! Вставные зубы!..

Минута показалась Ксавьере вечностью. Потом охранник вытолкал их из чулана и повел в какой-то кабинет, где с них взяли подписку о неразглашении государственной тайны.

Наконец они снова очутились в лимузине, который тотчас взревел и сорвался с места. Ксавьера обмякла на заднем сиденье, а Канкель в изнеможении прислонился к дверце. Подъехав к аэропорту, они обогнули летное поле и свернули на узкую бетонную полоску, ведущую к ангару. Специальный самолет, с работающими двигателями, уже дожидался их.

Еще одна машина доставила багаж, и люди в форме засуетились, занялись погрузкой. Невдалеке гудели двигатели гигантских лайнеров; в темных очках Канкеля отражались огни; было холодно и сыро.

Ксавьера вздрогнула, плотнее запахнула пальто и обратилась к своему спутнику:

– Но ведь это же неправда – они не вставные?

Было более чем очевидно, что и этот прожженный циник, привыкший манипулировать людьми, дрогнул, и его жизненные устои пошатнулись до основания. Он глубоко вздохнул, поднял воротник и передернул плечами, словно стряхивая непосильное бремя сомнений.

– Счастливого пути!

Ксавьера пожала ему руку и пошла к самолету.

Глава тринадцатая

Мужчина слегка пошевелился и что-то пробормотал во сне. Надувной матрас при этом резко колыхнулся. Ксавьера подвинулась поближе и взъерошила его волосы. Потом зевнула и закрыла глаза. От кондиционера в воздухе веяло свежестью и прохладой. С улицы доносился неясный шум. Сквозь жалюзи пробивались яркие солнечные лучи; шелковые простыни ласкали кожу. Человек, лежавший рядом с Ксавьерой, был на редкость красив.

Калли исполнилось сорок, в нем было шесть футов росту и сто восемьдесят фунтов веса. Он сильно загорел; классический профиль делал его похожим на греческого бога. И он считал себя импотентом!