Мадам в сенате

Лицо сенатора Ролингса приняло мертвенно-бледный оттенок. Он выразительно посмотрел на Питерсдорфа, но тот безучастно разглядывал свой неоткрытый портфель. Председательствующий откашлялся и снова нацелил испепеляющий взгляд на Ксавьеру.

– Еще одна подобная реплика – и вы будете обвинены в неуважении к власти, мисс Холландер. Это последнее предупреждение.

Ксавьера покосилась на Уорда, и в уголках ее губ запорхала обворожительная улыбка. Но ей нужно было довести до конца дело с сенатором Ролингсом.

– Прекрасно, сенатор. Я располагаю дополнительной информацией, которую хотела бы довести до сведения подкомитета.

– Какого рода информацией? К чему относящейся?

– К проблеме нравственности. Разве не это – предмет настоящего разбирательства?

Сенатор Ролингс насторожился.

– Ну-ну… Хорошо, говорите.

Ксавьера резко отодвинула свой стул, выпрямилась во весь рост и повернулась лицом к зрительному залу.

– Линда!

Девушка отделилась от стены, сорвала с себя шарф и темные очки и шагнула к столу для свидетелей. Стражи порядка вопросительно смотрели на сенатора Ролингса, а тот, разинув рот, пялился на Линду, словно на пришелицу с того света.

Она вышла вперед и обвиняющим жестом ткнула пальцем в сенатора Ролингса.

– Он меня похитил!

Аудитория загалдела. Зрители повскакивали с мест и смешались в единую грохочущую толпу, хлынувшую вперед, чтобы получше разглядеть Линду. Полицейские предпринимали героические усилия, чтобы сдержать их. Отовсюду слышались возбужденные голоса.

– Линда!

– Какая Линда? Неужели та самая Линда?

– Черт побери, конечно же, та самая! Быстро давайте камеру!

– Линда, где вы пропадали? Расскажите, что произошло?

– Он меня похитил!

Не в силах больше сдерживать напор толпы, полицейские пустили в ход дубинки.

В это время демонстранты прорвали заграждение у входных дверей и теперь напирали на зрителей сзади, продолжая скандировать и размахивать транспарантами. Репортеры, отталкивая друг друга, атаковали Линду; беспрерывно мигали блицы. Сенатор Ролингс по-прежнему обалдело пялился на девушку, а остальные члены подкомитета – на сенатора Ролингса.

В воздухе пахло грандиозным скандалом.

Стоя под прицелом видеокамер, Линда начала свой рассказ. Более того, достала из-под мышки и разбросала по залу листки – размноженные на ксероксе текст своего повествования.

Уорд вцепился в Ксавьеру, яростно требуя, чтобы она ввела его в курс дела. Она не успела открыть рот, как в поле ее зрения оказался советник Питерсдорф. Гримаса острой душевной боли исказила его черты. Он полностью утратил контроль над собой и, казалось, был готов в любую минуту расплакаться.

Их взгляды встретились; он вдруг сорвался с места и, ценой нечеловеческих усилий пробившись сквозь толпу, рухнул перед Ксавьерой на колени и обхватил руками ее ноги.

– Э, послушайте! – изумленно воскликнула она. – Я понимаю, карьера и все такое – но зачем же вот так, перед всеми?..

– Нет! Нет! Вы не понимаете! Я больше не могу! Скажите, что мне делать? О, скажите мне, мисс Холландер!

Она соболезнующе улыбнулась и, склонившись, погладила его по голове.

– Ну-ну, не раскисайте. Будет еще у вас другой подкомитет. Не дайте этому сломать себя.

– Я не о том, мисс Холландер. – Он захлебывался, давился словами, по щекам градом катились слезы, челюсть вздрагивала. Наконец ему удалось выдавить из себя: – Я больше не могу носить в себе этот позор!

Ксавьера понимающе улыбнулась и потрепала его по плечу.

– Ах, вот в чем дело. Ты мучаешься, глупыш, и некому дать тебе совет?

– Да! Да! Да!

Ксавьера наклонилась еще ниже и поцеловала его в лоб.

– Бедняжка! В любом случае – сделай это! Дай себе волю! Борись за свои права… э… личности! Сделай это!

Губы Питерсдорфа тронула неуверенная улыбка, и он принялся лихорадочно вытирать слезы.

– Вы в самом деле так считаете?

– Ну конечно же! Сделай это, малыш! Питерсдорф издал радостный визг, вскочил и рванул к выходу. Ксавьера проводила его почти материнской улыбкой. Тем времени репортеры продолжали терзать Линду расспросами о высших должностных лицах, и она выложила все!

– Ну, это же всем известно. Его так и прозвали – «фунт печенки». Вы представляете, они даже держали в штате специального сотрудника, чьей единственной обязанностью было четырежды в день наведываться на рынок за фунтом свежей печенки.

Зрители смяли полицейский кордон и, связав стражей порядка их же собственными ремнями, побросали их штабелями в угол. Телевизионщики орали на демонстрантов, путавшихся в проводах.

Сенатор Ролингс сел, положил голову на руки и беззвучно плакал. Мисс Гудбоди непринужденно болтала с одним из сенаторов; в конце концов тот обнял ее за талию и повел к служебному выходу. За ними потянулись остальные члены подкомитета. Мать Ксавьеры с трудом протиснулась к дочери и стиснула ее в объятиях.