Мадемуазель скульптор

Но зато у Фонтена все произошло замечательно: воскресенье, 11 сентября, выдалось безоблачное, теплое — то, что русские называют «бабьим летом». Приглашенных было не очень много — человек пятнадцать. Все красиво одетые, напудренные, надушенные. Но, конечно, невеста и жених первым номером — Александр в темно-синем камзоле и массивных туфлях с пряжкой, а его Аннушка в белом кринолине и ажурной диадеме. Так как отца у нее не было, проводить молодую к алтарю поручили Фальконе. Новобрачным поставили две скамеечки возле ног настоятеля, и они уселись к нам спиной, а к нему лицом, как два птенчика. Настоятель произнес проповедь. И затем по канону спросил, нет ли у кого сведений, препятствующих ко вступлению в брак сих рабов Божьих. Сведений ни у кого не было. Я на бархатной подушечке вынесла венчальные кольца. Молодые ими обменялись, после чего стали мужем и женой и скрепили этот акт поцелуем. Мы остались довольны.

Стол накрыли в бывшем дворце Елизаветы Петровны прямо во дворе, так как погода позволяла, а строительство театра по соседству в воскресенье не шло. Было много тостов и пожеланий. Натали Вернон умиленно плакала. Сбоку играл лирические мелодии струнный квартет, нанятый Филиппом. Во второй половине празднества многие танцевали, в том числе и я с Фальконе. Он сказал мечтательно:

— Вероятно, и мы так поженимся когда-нибудь…

— Неужели? — вырвалось у меня. — Ты решишься?

— Дело не в решимости. — Мэтр вздохнул. — Просто памятник занимает нынче все мои мысли. Доведу до ума, и потом сразу под венец.

— А ребенок пусть пока рождается незаконным?

— Да, ребенок, ребенок, — вспомнил скульптор. — Я, конечно, ребенку рад, это дар Божий, но теперь, честно говоря, так не вовремя… Ну, посмотрим, посмотрим. Не печалься, дорогая Мари. Ты же знаешь меня. Я человек честный, не оставлю тебя ни с чем, да еще и с младенцем на руках. Просто потерпи. Все в свое время.

— Хорошо, потерплю, пока есть силы.

Что я могла еще сказать? Я любила его больше жизни. И готова была смириться со всеми чудачествами гения.

Свадьба закончилась на веселой ноте, новобрачные отбыли на Большую Морскую, а мадам Вернон осталась переночевать у Филиппа. Гости расходились сытые, пьяные и довольные. Только я всплакнула в темноте, лежа поздно ночью у себя в комнате. Чувствовала счастье и несчастье одновременно. Да бывает ли вообще идеальное счастье — без тревог, без грусти? Даже в самые счастливые дни понимаешь, что твоя радость и твоя удача суть конечны, что и сам ты конечен, и конечность твоего бытия вызывает страх. Да, душа бессмертна, но зато тело бренно. Сердце — это часть тела, и оно болит в ожидании остановки.

Но недаром русские говорят: утро вечера мудренее. Встав 12 сентября поутру, я уже пребывала в хорошем настроении, и ночные мои тревоги улетели прочь. Надо было дальше жить, и творить, и любить.

7

В октябре Екатерина II, возвратившись из Царского Села, пригласила меня к себе. Встреча была назначена на десять утра, я отправилась в экипаже, присланным Бецким. (По контракту, за Фальконе закреплялась карета, но на деле определенной кареты не было, каждый раз он писал ходатайство к де Ласкари, капитан без особой охоты направлял нам любую, бывшую в тот момент в его распоряжении.) Накануне я почти не спала, приводя в порядок свой туалет — чепчик, платье, туфли, перчатки и проч. Кровь стучала в висках. Что императрица предложит мне? Как себя вести в ее присутствии? Отчего позвали только меня одну?

Зимний дворец поражал своим величием и мощью. С Дворцовой площади я попала внутрь. Там была лестница, у которой, словно статуи, неподвижно стояли чернокожие лакеи. Пахло какими-то благовониями. И едва ли не каждую дверь охраняли караульные с саблями. Зеркала, позолоченные рамы, гобелены, картины, золоченые канделябры, люстры, росписи потолков, под ногами паркет и ковры, — все это потрясало воображение. Сразу чувствовал себя маленькой пылинкой в этом царстве великолепия.

Мне навстречу вышла статная дама в очень дорогом платье и высоком белом парике. Обратилась ко мне по-французски:

— Бонжур, мадемуазель Колло. Рада видеть вас. Разрешите представиться — фрейлина ее величества Анна Михайловна Волконская. Мне поручено проводить вашу милость в покои императрицы.

— Мерси бьен.

Мы пошли через ряд комнат, где сидели на диванах и стояли у окон, и бродили взад-вперед какие-то люди, большей частью в париках и расшитых камзолах; я не удержалась и спросила:

— Кто они и чего хотят?

Анна Михайловна снисходительно улыбнулась:

— Одного хотят — лицезреть ее величество, обратиться с просьбой, обратить на себя внимание. Я не знаю половину из них. Половину из них никогда не пустят к императрице. Но они питают надежду.

— Как же они сюда попали, если никому не известны?

— Отчего «никому»? Каждый кого-то знает из окружения государыни и по доброй воле знакомого или же за деньги смог пройти во дворец. У монаршего двора свои тайны.