Мадьярские отравительницы. История деревни женщин-убийц

Мы не женаты! Я могу делать все, что мне заблагорассудится!

Михай пнул стул обратно к Марице. Тот с треском ударился об пол и упал набок. От удара задребезжал патефон, жестяная коробка с иглами свалилась с него. Иглы веером рассыпались по полу, усыпав его серебряными искорками.

Ты не мой муж! Ты не можешь указывать мне, что делать!

Из-за сырой погоды в доме стала ощущаться прохлада. Легкий сквозняк потянулся через всю гостиную и ледяной ладонью коснулся Марицы. Она дрожала от холода и возбуждения, страх продолжал нервной дрожью биться в ее груди.

Преодолевая его, Марица шагнула ближе к Михаю. Его лицо было пунцовым. У его ног нечеткими очертаниями просматривалось пространство, где раньше лежала циновка.

За те три года, что Марица была с Михаем, она с присущей ей энергией устраняла все проблемы, которые возникали в их отношениях. И все же он все еще так и не женился на ней.

Михай почему-то вдруг показался Марице меньше ростом. И тогда она прильнула к нему.

Пока я не твоя жена, я могу делать все, что мне заблагорассудится.

* * *

Пятница, 20 августа 1920 года

В ратуше было заметно прохладнее, чем на улице. Ее каменные стены летом хорошо защищали от жары, которая нередко превышала тридцать градусов. Но дожди, зарядившие в августе, свели жару на нет, и температура на улице теперь едва поднималась до двадцати пяти градусов, а в ратуше было и того меньше.

Сегодня сельская ратуша была закрыта для широкой публики. Марица стояла в самом центре ее парадной залы. На ней была шелковая шляпка, украшенная перьями с маленькими цветами. Это была ее любимая шляпка, которую она привезла с собой из Будапешта и которая до сих пор хранилась в красивой шляпной коробке в платяном шкафу. Марица сама уложила свои шелковистые волосы цвета воронова крыла, собрав их в локоны и заколов под шляпкой. Она научилась этому методу путем проб и ошибок, присматриваясь к тому, как женщины высшего света Будапешта делают укладку волос.

Платье Марицы было тонким и длинным, с ниспадающими воздушными рукавами, но со слишком тесным корсажем. За последние годы Марица не прибавила в весе ни грамма, однако вместе с тем заметила, что ее тело совершенно удивительным для нее образом покрупнело. Ее кольца стали налезать на пальцы уже с некоторым трудом, а платья в талии теперь заметно жали. Марица упорно сопротивлялась этим неизбежным возрастным изменениям, продолжая давать портнихе те же мерки, которыми она пользовалась с тех пор, как ей исполнилось двадцать лет.

Сегодня Марица надела свою лучшую пару шелковых чулок, которые она не доставала из платяного шкафа со времени похорон Шандора-младшего. Они слишком долго пролежали в глубине ее гардероба, и из-за этого, а также из-за сырой августовской погоды от них исходил едва уловимый запах затхлости, который она была вынуждена перебить капелькой духов.

Однако сейчас легкий аромат духов был вытеснен гораздо более сильным запахом. Марица не осмеливалась даже глубоко дышать, чтобы поменьше чувствовать это зловоние. Если бы только у нее была такая возможность, то она бы сейчас вообще не дышала. Она старалась подольше задерживать дыхание и делать вдохи как можно реже, поскольку каждый вдох, который ей приходилось делать, наполнял ее маленький носик ужасной вонью конского навоза.

Марица уже привыкла к этому запаху на деревенских улицах, где свежий воздух рассеивал его, но в тесных стенах сельской ратуши он был просто невыносим. Источник этого смрада находился совсем рядом с ней. Зловоние исходило от Михая, словно пар от паровоза. Михай стоял рядом с ней, и вид у него был несчастный. Он потерпел кораблекрушение и сигнализировал об этом облаками вони вокруг себя.

Михай появился в деревенской ратуше всего несколько минут назад. Когда он, пошатываясь, спускался со своего фургона, то угодил ногой прямо в кучу мягкого, вонючего навоза. Дождь хлестал его по спине, пока он тупо размышлял, что же ему теперь делать. Он посмотрел на испачканный ботинок, изучая налипший на него навоз не менее внимательно, чем детектив изучает улики по громкому делу. Он взглянул на свой второй ботинок, как будто это могло дать ему какую-то подсказку, как выбраться из этого щекотливого положения. Затем он застонал, поднял ногу, прижав подошву к колесу фургона, и пока капли дождя стекали по его шее, принялся водить своим ботинком взад-вперед по колесу, пытаясь смыть с него навоз. Однако вместо этого экскременты только размазались по ботинку, а часть их с противным, смачным звуком шлепнулась на другой ботинок.