Мадьярские отравительницы. История деревни женщин-убийц

Затем он присел на край кровати Михая, потянулся к его руке и похлопал по ней. В комнате было темно. Судья огляделся в поисках лампы, которую можно было бы зажечь. Он слышал, как где-то во дворе напевала Марица. Ее пронзительный голос дрожал, когда она пыталась взять высокую ноту. Судья вновь задался вопросом: что же это за жена, которая?.. Выйдя из дома Михая, он направился прямиком в ратушу сельского совета, чтобы вызвать к Михаю доктора Цегеди-младшего.

Однако было уже слишком поздно.

* * *

Пятница, 7 апреля 1922 года

Небеса были серыми и наводили уныние. Солнце не показывалось по меньшей мере два дня. Температура упала до отметки в десять градусов и продолжала быстро опускаться. Густой туман педантично обволакивал все предметы и погружал их в сырость. Дышать из-за такой высокой влажности было тяжело.

Судья взял в руки бокал с вином. Это был небольшой стеклянный кувшинчик для питья, который умещался у него на ладони. Он провел большим пальцем по маленькой ручке этого кувшинчика. Его пальцы все еще были перепачканы землей после утренней работы на кладбище, поэтому, когда поднес кувшинчик к губам, он почувствовал запах кладбищенской грязи.

Двор был забит скорбящими, и некоторых людей Судья раньше никогда не встречал. Он предпочел занять место подальше от группы музыкантов. Марица наняла трио Хенрика Мишкольци, которое играло в корчме каждое воскресенье. Их музыка сейчас резала слух.

Стараясь отодвинуться как можно дальше от музыкантов, Судья в конечном итоге оказался рядом с воротами. Он выглянул наружу. На другой стороне улицы под деревом устроилась собачья стая. Это были те же самые дворняги, которых Судья заметил плетущимися позади похоронной процессии с гробом Михая ранее в этот день. Когда собаки увидели, что гроб грузят в фургон, они подошли к дому и, встревоженные шумом, разразились лаем и не уходили, пока похоронная процессия не тронулась в путь. Стая молча трусила рядом с убитыми горем провожавшими Михая в последний путь, пока фургон с гробом не миновал центральную площадь, после чего собаки повернулись и поплелись обратно. Теперь Судья наблюдал, как они отдыхали под деревом. Он взглянул на улицу Арпада. Деревенская ратуша была закрыта. Отделение почты и телеграф тоже не работали. На улице Арпада все лавки и магазинчики закрылись. Не работала даже корчма. Насколько он мог припомнить, это был первый раз, когда все закрылись, чтобы присутствовать на похоронах.

Длинный ряд фургонов тянулся от дома Михая до деревенской ратуши и дальше вдоль улицы, рядом с ними стояли одинокие мулы, привязанные к деревьям. На обратном пути с кладбища Судья обратил внимание на номерные таблички на задках фургонов, и ему стало ясно, что скорбящие приехали на похороны со всего района.

Он дважды ходил на кладбище. В первый раз он отправился с друзьями на рассвете, чтобы помочь выкопать могилу. После того как они закончили, Судья едва успел переодеться, чтобы принять участие в похоронной процессии. Марица распорядилась, чтобы похороны состоялись пораньше, чтобы осталось больше времени для поминок.

Во дворе почти не оставалось свободного места. Когда Судья вернулся с похорон, он вначале направился было к хлеву, рассчитывая там встретиться с другими близкими друзьями Михая, однако вход туда перекрыла музыкальная группа. Судья никогда раньше не слышал о том, чтобы музыкантов приглашали играть на поминках, но ему вскоре предстояло узнать, что сегодня и другие традиции также не будут соблюдаться.

Стоя среди плотной толпы, он крепче сжал свой бокал и попытался медленно поднять его, используя оставшееся небольшое свободное пространство перед собой. Когда ему это удалось, он поднес бокал к губам и сделал еще один быстрый глоток.

Он уже начал более или менее уверенно ориентироваться в тесном, душном пространстве двора. Он, например, мог определить, где находится Марица, по небольшой, мягкой ряби в общем скоплении присутствовавших.

Судья видел, как Марица медленно, но решительно направилась к группе музыкантов. Прямо перед трио музыка звучала настолько оглушительно, что никто не осмеливался приблизиться туда – но Марица направилась именно к этому месту. Музыка буквально громыхала, и Марица чувствовала, что в такт ей и с такой же силой билось ее собственное сердце. Ее руки были вытянуты по бокам, ладони прижаты к шелковому платью. Она легонько похлопывала себя по бедрам в такт музыке. Она передала Хенрику Мишкольци заранее составленный список ее любимых песен, и теперь он поочередно исполнял их. Пробираясь вперед, она в какой-то момент подняла руки над головой и помахала ими в такт мелодии. Они были похожи на тонкие перископы, выглядывавшие из моря скорбящих. Многие ошибочно восприняли ее жест как знак того, что она собирается сделать какое-то заявление, и повернулись в ее сторону, чтобы внимательно выслушать ее.