Мадьярские отравительницы. История деревни женщин-убийц

После появления пастора Анна и Роза как можно быстрее направились к церкви, миновав по пути ночного сторожа и компанию молодых холостяков, шестнадцати- и семнадцатилетних подростков, решивших погулять. Молодые люди направлялись на берег реки с кувшином спиртного и пачками сигарет. Они пели на ходу, и их восторженные мелодии доносились до центральной площади.

Анна прижимала ребенка к груди, чутко прислушиваясь к его дыханию.

В церкви было промозгло. От массивных каменных стен исходила подвальная сырость, воздух был затхлым. Это здание никогда не отапливалось дровяной печью и не прогревалось летним солнцем. В нем постоянно было холодно и неуютно.

Притвор не был освещен, и Анна только при свете лампы могла что-либо разглядеть. Вдоль стен пунктиром тянулся ряд мышиного помета. В углах, куда не добиралась метла, скопились горки пыли.

Алтарь был освещен свечами. Они освещали и пастора Тота, который ждал там Анну с Розой. Анна неожиданно для себя увидела на первой скамье чью-то фигуру. Она знала, что пастора Тота иногда сопровождает его жена, но на это ночное крещение, которое должно было спасти ее сына от вечного пребывания в чистилище, Анна никого не приглашала. Юстину не крестили, и Анна хотела избавить душу своего сына от такой же ужасной участи. Сопровождаемая Розой Киш, Анна быстро пошла по проходу в нефе.

За исключением свадеб и церковных праздников, церковь, как правило, пустовала. Ее построили более чем за сто пятьдесят лет до того, как Надьрев получил свое название. У нее была обычная соломенная крыша, и, если бы не то, что она выступом выходила на площадь, ее вполне можно было принять за очередной крестьянский дом. Спустя восемьдесят лет после ее возведения церковь перестроили, добавив шпиль, что придало ей полное сходство с кальвинистским костелом. Анне эта церковь казалась старой как мир. Она чем-то неуловимым напоминала ей могилу. В ней пахло заплесневелыми страницами сборников церковных гимнов, которые были сложены стопками на скамьях.

Свечи на алтаре были тонкими, но все вместе они давали достаточно света. Когда Анна приблизилась к алтарю, она увидела пастора Тота, который уже ждал ее (точно так же, как не хватало времени, чтобы позвать Котелеш, не было его и на то, чтобы договориться о точном часе прихода священника). Анне бросилась в глаза полнота пастора, которую плохо скрывала его одежда. Рядом с ним стоял небольшой столик, накрытый скатертью, словно для интимного ужина, перед которым пастор обычно произносил свои проповеди. Под столиком и на окне за ним пауки соткали замысловатую паутину, которая сейчас освещалась пламенем свечей.

Анна повнимательней взглянула на переднюю скамью, где сидела незваная гостья. Ее голова была покрыта вязаной шалью, которая ниспадала на плечи, пальто было цвета древесного угля. На спине, в том месте, где гостья плотно прижалась к спинке скамьи, образовалась крупная складка.

В Цибахазе находился сиротский приют, в котором работали монахини, и Анна подумала было, что, возможно, одна из них каким-то образом оказалась сейчас здесь. Однако Анна никогда не слышала, чтобы в Надьрев приезжали монахини. Дважды в месяц в хорошую погоду в деревне появлялся в полном церковном облачении священнослужитель из Сольнока, но даже он был редкостью для большинства жителей Надьрева, особенно для детей, которые ходили за ним по пятам и насмехались над его рясой, в которой он прогуливался по пыльным деревенским улицам[28]. Вряд ли этим детям когда-либо доводилось встречать монахинь, и Анна была уверена, что остальные жители деревни из числа кальвинистов тоже никогда их не видели.

Анна еще пристальней всмотрелась в гостью. Если только действительно на этом поспешном, негласном ритуале, словно по волшебству, оказалась монахиня, то это было просто чудо, которое позволило бы Анне обрести надежду на гораздо большее чудо. Анна неустанно молилась, круглыми сутками молилась о том, чтобы ее сын превозмог то, чем мазнула ему губы и язык дочь бывшей повитухи. И она умоляла Бога позволить ей вырастить своего сына, которого Он дал ей и ради которого Он дал молоко в ее груди, чтобы накормить его, чего не случилось после рождения Юстины. Анна не давала своего согласия погубить эту жизнь. Она была уверена в этом. Или же почти уверена.

Однако на передней скамье сидела не монахиня. Всмотревшись в незваную гостью, Анна поняла это. Знакомый жест – вращение женщиной больших пальцев – разрушил ее мимолетную надежду на благословение свыше. Анна сделала последние несколько шагов к алтарю, ощущая проклятие взгляда бывшей повитухи.

Крепко прижимая к себе умирающего ребенка, она осознавала, что дьявол уже намертво вцепился в него и теперь вряд ли ослабит свою сатанинскую хватку.

* * *