Мадикен

Он усаживается на качели и начинает рассказывать о бесчисленных комодах, которые стояли у бабушкиной бабушки в графских покоях. Вот это была тётенька богатая так богатая! По словам Аббе, у неё все пальцы были унизаны бриллиантовыми перстнями. Когда она месила тесто для крендельков, то, бывало, потеряет несколько бриллиантов и даже не заметит, что они остались в тесте.

– Тесто, оно ведь липучее, – объясняет Аббе, чтобы Мадикен поняла, почему в нём терялись бриллианты. – Какая-нибудь бабуся примется жевать кренделёк и вдруг слышит – вставные зубы обо что-то хрустнули! Она думает: что такое? Выплюнет, а там драгоценный камень! Ну, бабка-то наша была не жадная. Люди несут ей бриллиант обратно, а она им говорит: «Оставьте себе! Уж что в тесто намешано, того обратно не берут. А бриллиантов у меня – что песку на берегу морском. Чего уж там жадничать!» Так вот и говорила.

С Аббе не соскучишься, и время с ним проходит быстро. Не успела Мадикен опомниться, глядь – тётя Нильсон уже и вернулась. Дядю Нильсона она не привела, зато принесла с собой два большущих пакета. Аббе и Мадикен бегут за нею на кухню – любопытно же узнать, что там такое. Но тётя Нильсон их гонит:

– Мне надо похозяйничать без вас. Я хочу приготовить кое-какое угощение. Мы давно ничего не видели, кроме селёдки с картошкой, пора наконец побаловать себя для разнообразия чем-то другим.

– Откуда же ты взяла денег? – спрашивает Аббе.

– А это уж моё дело! – говорит тётя Нильсон.

Вид у неё очень довольный, и она спрашивает Мадикен, не хочет ли та сегодня поужинать в Люгнете.

– Сбегай-ка ты домой и спроси разрешения! – говорит тётя Нильсон.

Мадикен с удовольствием побежала спрашивать. Её почти никогда не приглашали к столу у Аббе. Такое приглашение для неё приятная неожиданность, и мама тоже должна это понять, хотя она не любит, когда Мадикен ходит в гости к Нильсонам.

Мама не возражала. Она только пригладила Мадикен волосы, надела ей чистый передник и напомнила, что надо вести себя хорошо и не забыть сказать спасибо.

Радостная и полная нетерпеливого ожидания, Мадикен помчалась в гости к Нильсонам и возле их калитки с разбегу налетела на дядю Нильсона. Он возвращался домой трезвый и мрачный, словно и не ходил в пивную. По крайней мере, Мадикен не заметила в нём никакой перемены.

– Вся жизнь – борьба, – говорит дядя Нильсон. – Ты, Мадикен, этого ещё не знаешь. А люди очень безжалостны. Ни один человек во всём городе не хочет одолжить каких-то паршивых двести крон, сколько ни проси и ни унижайся.

Он берёт Мадикен за руку, и они вместе входят в кухню.

А там тётя Нильсон хлопочет у плиты, гремя кастрюлями и сковородками. Дяде Нильсону она приветливо кивнула:

– Хорошо, что ты пришёл. Сейчас будем кушать.

И вот угощение на столе, да ещё какое! Такого пиршества Мадикен ещё никогда не видывала в этом доме! Тут и телячьи отбивные в сливочном соусе, и омлет с грибами, и нежный картофель с солёными огурцами, и несколько сортов сыра, и пиво, и лимонад, а для дядюшки Нильсона ещё и кое-что покрепче!

Дядя Нильсон выпучил глаза от удивления.

– Уж не рехнулась ли ты, часом? – спрашивает он тётю Нильсон.

Но она говорит, что нет, мол, не рехнулась. И тогда у дяди Нильсона глаза разгорелись при виде богатого угощения, потому что он очень проголодался. Мадикен тоже проголодалась, и Аббе, сияя от удовольствия, сам положил ей на тарелку всего помногу – и омлета, и телячью котлетку.

– Вот так, – говорит он, – едали, бывало, в доме у бабушкиной бабушки.

Все уселись за стол и стали пировать, позабыв, кажется, про комод и про фабриканта Линда, который вот-вот должен прийти, чтобы испортить всё удовольствие.

Когда все наелись, тётя Нильсон и говорит дяде Нильсону:

– Дай-ка мне свою тарелку!

Дядя Нильсон берёт тарелку и хочет ей протянуть. Смотрит, а под тарелкой что-то лежит! Оказывается, это деньги – две бумажки по сто крон. Дядя Нильсон как увидел, так и ахнул:

– Ну и ну! Где же это ты ухитрилась взять взаймы?

– Это не взаймы! – говорит тётя Нильсон.

Дядя Нильсон строго на неё посмотрел и спрашивает:

– Уж не хочешь ли ты сказать, что украла деньги?

На такую глупость тётя Нильсон и отвечать не стала.

Но дядя Нильсон не отстает от неё. Он непременно хочет узнать, откуда у тёти Нильсон взялись деньги. Наконец она говорит:

– Я запродала себя доктору Берглунду.

После этого наступает молчание. Потом дядя Нильсон как заорёт:

– Так я и знал – рехнулась! Ты действительно рехнулась!

Тогда тётя Нильсон пускается в объяснения. Взяв газету, она пальцем показывает то место, где всё ясно и чётко написано.