Мадонна в меховом манто

В это время мне показалось, что за запотевшей вращающейся дверью ресторана мелькнуло что-то знакомое. Я бросился на улицу и от увиденного застонал. Мария Пудер стояла прямо напротив входа в ресторан в одном платье, подняв руки над головой и прислонившись лицом к дереву. На ее волосы и плечи медленно падали снежинки. Услышав мой голос, она повернула голову и улыбнулась:

– Где ты был?

– Это вы где были? Что вы делаете? Вы с ума сошли! – закричал я.

Она неуверенно поднесла палец к губам:

– Шшш! Замолчи! Хочу подышать свежим воздухом.

Я почти насильно втащил ее внутрь, нашел стул и усадил. Поднявшись наверх, я оплатил счет и принес из гардероба свое пальто и ее шубку. Утопая ногами в снегу, мы пошли по улице.

Она крепко держала меня за руку и пыталась идти быстро. Повсюду было много пьяных парочек. По улицам шли толпы гуляющих. Женщины, одетые так легко, будто стояло лето, несмотря на погоду и поздний час, хохотали и распевали песни.

Мария тянула меня за локоть, чтобы мы быстрее прошли мимо этих веселых и пьяных людей. Иногда кто-то из прохожих повес говорил ей что-то задорное или пытался обнять, но она всякий раз отвечала сдержанной улыбкой и, искусно ускользнув, тащила меня за собой. Она была пьяна настолько, что с трудом держалась на ногах, и я понял, какую оплошность допустил.

Мы свернули на тихие улицы, где народу было поменьше, и Мария замедлила шаг. Она дышала глубоко и часто. Резко вдохнув, она обернулась ко мне:

– Ну и как? Ты доволен вечером? Тебе было весело? Ах, а мне так было весело, так весело, что…

Она захохотала, но внезапно закашлялась. От кашля она согнулась, плечи ее сотрясались от кашля, но руку мою она не выпускала.

Когда она слегка отдышалась, я сказал:

– Что с тобой? Видишь, ты простудилась!

Широко улыбнувшись, она ответила:

– Ах, а мне было так весело!

Казалось, что она вот-вот расплачется, и мне захотелось как можно скорее отвести ее домой и оставить одну.

К концу пути у нее начали заплетаться ноги. Казалось, сила и воля покинули ее. Между тем я на холоде окончательно протрезвел. Я вел ее, держа за талию и иногда даже наступая ей на ноги. В одном месте мы переходили улицу, но чуть было не упали вместе в снег. Она едва слышно что-то бормотала. Сначала я решил, что она что-то напевает, затем понял, что она обращается ко мне:

– Да… Вот такая я… – лепетала она. – Раиф… Милый Раиф… Такая вот я… Я же говорила. Сегодня – одна, завтра – другая… Но грустить не надо. Ты очень хороший парень… Правда: ты очень хороший парень!

Внезапно она принялась всхлипывать, а затем снова заговорила:

– Нет-нет, грустить незачем…

Через полчаса мы подошли к ее дому. Она прислонилась спиной к стене.

– Где ключ? – спросил я.

– Не обижайся, Раиф! Не обижайся на меня! Вот… Должен быть в кармане!

Засунув руку за пазуху, она достала связку из трех ключей и протянула мне.

Я открыл дверь парадного, но когда протянул руку, чтобы помочь ей подняться, она отпрянула и побежала вверх по лестнице.

– Осторожнее! Упадешь! – крикнул я.

Задыхаясь, она ответила:

– Нет… Я сама поднимусь!

Я шел за ней, поскольку ключи были у меня. Она остановилась в темноте, на одном из верхних этажей, и позвала:

– Иди сюда. Я здесь. Открывай эту дверь!

Я на ощупь нашел дверь и отпер. Мы вошли в квартиру. Мария зажгла свет. В квартире была старая, но хорошо сохранившаяся мебель, в глаза бросилась массивная дубовая кровать.

Я, замерев, стоял посреди квартиры. Мария сняла шубу и бросила ее на пол, а мне указала на стул:

– Садись!

Сама присела на краешек кровати. Затем быстро скинула туфли, чулки, стащила через голову платье, бросила его на стул и забралась под одеяло.

Я встал и молча протянул ей руку. Она внимательно смотрела на меня, будто впервые видела. Вдруг на ее лице расплылась пьяная улыбка. Я опустил глаза. Когда поднял их вновь, она слегка приподнялась на кровати, локтем опираясь на подушку, с широко раскрытыми глазами, будто очень взволнована, и лишь моргала, словно только что проснулась. Из-под одеяла выглядывало плечо – такое же бледное, как лицо.

– Замерзнешь, – сказал я.

Она резко потянула меня за руку, усадив на край кровати. Я опустил голову. Она придвинулась, взяла меня за обе руки и, зарывшись в них лицом, проговорила:

– Ах, Раиф. Значит, ты можешь быть и таким? Твое право… Но мне-то что делать? Ах, если бы ты знал… Если бы ты только знал… Но мы здорово повеселились, правда? Точно! Нет-нет, я точно знаю! Не отнимай руки. Я тебя ни разу таким не видела. Как хорошо, что ты можешь быть таким! Но как?

Я поднял голову. Она села рядом со мной на колени и положила руки мне на щеки:

– Послушай меня! То, о чем ты думал, – неправильно… Я тебе докажу… А главное – себе докажу… Почему ты так сидишь? Еще не веришь? Еще сомневаешься?

Она закрыла глаза. Казалось, она пыталась удержать в голове нечто, что ей никак не удавалось запомнить, и это требовало усилий: она морщила лоб и хмурила брови. Ее обнаженные плечи задрожали. Я потянул одеяло, накинул его ей на спину и стал придерживать, чтобы оно не сползло.

Через какое-то время она открыла глаза. Растерянно улыбаясь, проговорила: