«Никогда такого не будет… стоит нам сообщить об итогах боя, как нас попробуют убить, чтобы предотвратить слухи… а обещание сладкой награды нужно лишь для того, чтобы мы обязательно составили клирику компанию, и сами явились в храм… как жертвенные овцы на заклание.»
Святоша же терпеливо ждал, позволяя Тодду всё обдумать. А тот… просто взял и кивнул, дружелюбно улыбаясь.
— Мы рискнём, раз уж вы сулите нам такие богатства!
***
Чуть позже, этим же днём.
Они втроём шагали по каменным залам храма. Медальон на груди Тодда холодил так, что тело обжигало ледяной волной. Но он стоически терпел и шёл вслед за настоятелем Фенрихом, а рядом топал рыцарь трёх холмов, который после согласия Тодда на миссию, вёл себя подозрительно молчаливо.
Их путь закончился в храмовом закутке. Где в нише стояла в полный рост крылатая статую в рясе, она изображала прекрасного мужчину, с возвышенным взглядом, смотрящим вниз, словно бы точно на них. Статуя распростёрла в стороны руки, как бы желая заключить их в объятья, и отцовская улыбка на его устах как бы сама собой говорила:
«Всё будет хорошо, ведь я здесь, дети мои…»
Отец Фенрих глубоко поклонился статуе, а рядом послышались лёгкие шаги.
Тодд повернул голову на звук, и увидел у окна изящного паренька. С очень тонкими чертами лица, с белыми растрёпанными волосами до плеч, он напоминал одуванчика, стоящего под лучами тусклого солнца. Он тем не менее смотрел на них лисьими глазами, а в руках сжимал какой-то древний пыльный фолиант.
Настоятель Фенрих ещё не успел распрямиться от поклона, а юноша уже приветливо представился:
— Меня зовут Яривэль, для вас можно просто Яр. Рад нашей встрече, друзья авантюристы!
Глава 19 — Милька отравительница
Я ненавижу его, и в то же время я его обожаю. Ненавижу, потому что не могу рядом с ним быть самим собой и мне приходится воображать что-то благородное, товарищеское, строить из себя хорошего человека, которым я не являюсь.
А обожая я его, потому что он хорош. Причём во всём. Он умён, причём умён по-настоящему. Это не та лисья хитрость, которая в первый миг приходит на ум, стоит лишь взглянуть в его глаза. Из-за ярко выраженных скул, из-за его привычки улыбаться – он очень похож на лисёныша, но более честного и искреннего человека за свою жизнь я ещё не встречал. Потому что он всегда говорит и делает то, что думает. А так как человек он по-настоящему светлый не только в поступках, но и в помыслах… то слова его обычно звучат не дерзко и не остро, словно шипы, как не редко они звучат у меня. Нет, он конечно не идеален, часто Яр очень напыщен, рыцарь же и вовсе описал его одной фразой:
— Он словно считает, что он выше всех остальных, что он как бы лучший… и это раздражает.
Это немного задело меня лично, потому что мне лидер нашего малого отряда нравится, и в то же время я с рыцарем согласен. Яр действительно порой ведёт себя так, словно он милосердный король среди слуг, и делает нам милость – что так ласков и учтив. И я в то же время понимаю самого Яра...
Я пытался с ним поладить, а он словно этого и ждал, доверительно болтал со мной обо всём, лишь изредка замолкая, когда ощущал рядом какую-то тёмную тварь.
Ох… тёмные силы, тёмные племена, тёмные существа… Яр ненавидит всё, что связано с тьмой. И в первый же день пути он рассказал мне причину своей ненависти:
— Понимаешь, я очень любил отца, хотя он предпочитал работу общению со мной. Он постоянно был в походах, в лавке, в лечебнице, в богатых домах у купцов, и в не менее роскошных усадьбах дворян, в общем где угодно, но только не дома… понимаешь ли, он был целителем. И я редко видел его, но сильно любил. Однажды он сопровождал отряд священников, которые шли очищать очередное гнездо тёмных тварей. Так вот, отец не вернулся в тот день… как и весь отряд… а я возненавидел святош всем сердцем, думал, что это они виноваты в смерти отца. Не уберегли… я был камнями церковные витражи, однажды даже помочился в чан со святой водой! — при этом Яр заливался таким звонким смехом, что Тодд не мог удержаться и тоже вскоре начинал гоготать. Смех у него был совсем не такой же звонкий и красивый как у Яра, может из-за недостатка практики, но звучал он скорее, как воронье карканье, однако Яр любил доводить его до смеха и делал это при любой возможности.
Отсмеявшись, Яр продолжал, уже более серьёзно: