Маг и нимфа, или неправильное фэнтези

— Забавно, — сказала она. — Никак не могу обойтись без этой фразы, хоть она выражает совсем не то, что я бы хотела сказать... Что поделаешь? Значит, так: «Потом явились Они». Не то чтоб мы жили совсем в изоляции — нет, мы знали, что в двух днях пути есть деревня диких людей, а рядом — ещё одна, а они знали про нас. Иногда они приходили за помощью — как правило, за лекарствами, снадобьями — и я давала то, что могла, и им тоже, хотя в общине это и не одобрялось. Иногда мы и сами наведывались к ним в поселения, когда была нужда в чём-то, чего нет в лесу, и они почти всегда помогали, ибо знали, что и сами мы будем помогать им, возникни такая необходимость... Так продолжалось из года в год, месяц за месяцем — но в этот раз вдруг явились Они. Эти явно были не местные, хотя в тот момент мы об этом не думали, потому что... Вы ведь знаете, что произошло?

Мы кивнули — все трое, хотя эльф сделал это с неохотой и лишь под давлением взгляда волшебника.

— Хорошо, — Мелисса с облегчением выдохнула. — Это избавляет меня от необходимости излишне вдаваться в подробности, которые я не могу назвать особо приятными. Я могу лишь добавить, что те, кого помогла разогнать Димеона (это был первый раз, когда она приняла Силу, и, как я могу видеть, теперь это получается у неё всё лучше и лучше; главное, чтобы девочка не впадала в крайности, и тогда всё будет в порядке) — так вот, эти были лишь первой волной. На другой день те, кто смог убежать, привели с собой новых людей — больше, намного больше — так что, если б не помощь жрецов ближайших общин и не милость Фериссии, я не очнулась бы после той тёмной магии, которую мне тогда пришлось применить. В первый раз половина из них убежала — во второй раз не выжил никто. Да, я была беспощадна, но я понимала, что третьей волны моим людям не пережить... Это не было здорово, но было необходимо, — сказала она, глядя в упор на префекта. Тот выглядел решительно несогласным, однако спорить не стал.

— Забавно, — помолчав, продолжала жрица. — Прошёл всего год, а мне кажется, будто вся жизнь прошла вот так вот, в трудах и заботах... — она глубоко вздохнула. — В общем, после того случая в общине наступил хаос: было много убитых, ещё больше раненых, а я сама лежала беспомощная от ран и от истощения и ничем не могла им помочь. Я ела с ложечки и постоянно проваливалась в беспамятство. Но в те минуты, когда сознание возвращалось ко мне, разум мой был на удивление чист, и я думала — всё пыталась понять — в чём причина того, что случилось, и что мы можем сделать для того, чтобы этого больше не повторилось.

Она встала и прошлась немного по комнате — походка её была твёрдой, но грациозной, хоть ковёр и гасил по-прежнему звуки шагов.

— Не знаю как, но я выжила, — не оборачиваясь, сказала она. По щеке префекта прошёл нервный тик. — Возможно, на то была воля Фериссии, возможно, я сама понимала, что нужна этим людям, что без меня девчонка не справится в грядущее тяжёлое время. Так или иначе, в один день я открыла глаза и поняла, что жива. В общине всё было по-прежнему: кое-как схоронили убитых (без жрицы — виданное ли дело?!), кое-как избавились от нечестивых предметов, что притащили с собой чужаки. Большинство людей стояли на том, чтоб идти дальше в лес, ибо прежнее место больше небезопасно, только вот...

Женщина дошла до окна и остановилась, глядя на город. Солнце исчезло за горизонтом, кое-где уже зажглось освещение.

— Видишь ли, — Мелисса говорила теперь совсем тихо, и тон её был слабым, почти извиняющимся. — Когда ты — жрица, ты знаешь значительно больше, чем остальные, ты знаешь всё обо всех, ты видишь больше, значительно больше, чем видят другие, может быть, даже больше, чем смертным положено видеть, и тогда волей-неволей ты начинаешь, наконец, думать.

Она повернулась к нам, но я почти не мог видеть её лица — сейчас женщина выглядела лишь силуэтом на фоне по-прежнему светлого за окном вечернего неба.

— Уйти дальше в лес, они говорили, — сказала она. — «Мы были прокляты за недостаточно истовое следование закону Фериссии...» Только, видишь ли, я была в тех общинах, которые пошли этим путём. Это всегда выглядит одинаково: сначала — куча энтузиазма, люди восторженно носятся со священными текстами, потом переходят на чисто растительное питание (раньше мы иногда убивали животных, когда было больше нечего есть, хоть всегда и старались, насколько могли, восполнить потери природы, загладив тот вред, который доставили), затем начинают следовать закону Фериссии слишком буквально, превращая всю жизнь в сплошное служение, потом истекают людьми, когда все способные к продолжению рода вдруг подаются в отшельники или попросту погибают как полные идиоты (прости меня, Фериссия), моря себя голодом или, к примеру, не в силах причинить вреда стае голодных волков, и в конце от них остаётся лишь горстка людей, состоящих друг с другом в близком кровном родстве... Потом и они исчезают.

Мелисса вздохнула. Голос её был теперь совсем грустным, грудным, словно шёл откуда-то из глубины.