— Что же до твоего вопроса... — Димеона подняла голову и двинулась через поле брани к одной ей ведомой цели, явно копируя излюбленный приём своей наставницы. Грязь под её ступнями обращалась травой и цветами. — Что же до твоего вопроса — Мелисса!.. О, Мелисса, что за странные речи? Ужели за время моего вынужденного отсутствия ты успела забыть меня совершенно, и теперь думаешь, будто я стану спорить с тобой, с твоими заслугами, с твоей совершенно правильной речью? Ужель я настолько глупа, чтоб называть белое чёрным, а живое — мёртвым? В мои планы вовсе не входит говорить за Фериссию или утверждать, что я в принципе достойна такого. О, Мелисса!.. Я сознаю полностью и то, как я молода, и то, насколько неопытна, и то, что дела мои в последнее время не больно вяжутся с тем, как люди представляют себе житьё правоверной друидки. Я вовсе не хочу говорить за Фериссию, а если б хотела, то не могла бы. Я недостойна того, чтобы выступать здесь пророком, и я готова принести свои глубочайшие извинения, если слова мои хоть на минуту заставили тебя поверить, будто я этого не понимаю.
Друидка склонила голову в нижайшем поклоне. Вид у неё был смиренный. Мелисса смотрела на ученицу с двойственным выражением — озадаченная, но явно готовая взять быка за рога.
— Что ж, в таком случае, если суть наших...
Димеона подняла палец.
— Я не договорила, — сказала она.
Мелисса сложила на груди руки. Она явно была раздосадована, но пока сдерживалась. Ученица подняла на неё кроткий взгляд.
— Ах, Мелисса, Мелисса!.. — голосом, полным задушевной печали, заговорила она. — Вот уж воистину, никогда я не думала, что придётся мне излить на тебя чашу яда тех жестоких слов, которые сейчас прозвучат.
Девочка переменила позу и стояла теперь — носки вместе — как примерная школьница, не решаясь поднять взгляд на наставницу.
— Вот ты говоришь, мол, я недостойна, — произнесла она тихо. — Да разве ж я могу с этим спорить? Я сама бы первая посмеялась над тем, кто взялся бы утверждать обратное. Но, Мелисса... — она смерила верховную жрицу кротким, но очень печальным взглядом. — Высказывая суждение о чьих-либо достоинствах, будь готова, что и тебя саму взвесят на тех же весах. И я спрашиваю себя: а достойна ли Мелисса, верховная жрица, учительница моя и наставница, опора моя, воспитавшая меня, словно родную дочь, того, чтобы говорить за Фериссию? Соответствует ли то, что она делает и что говорит, закону, который утверждает Богиня и который она как жрица обязана защищать? Являет ли она собой образ светлый для всех, кто будет жить после нас? А, Мелисса?.. Я смотрю на тебя и, увы, не нахожу тебя достойной говорить за Фериссию.
Вздохнув, Димеона прошлась — недостаточно долго, чтобы Мелисса успела вставить ответную реплику, но достаточно для того, чтобы выдержать эффектную паузу.
— О, Мелисса, Мелисса!.. — начала она снова. — Только что все мы стали свидетелями того, как ты умертвила двоих и ранила одного из наших братьев-друидов.
Резко обернувшись, верховная жрица раскрыла было рот, чтоб ответить, но Димеона, не давая ей вставить слова, повысила голос:
— Я не спорю, у тебя вполне могли быть причины, веские и основательные. Вполне могло статься, и я искренне на это надеюсь, что через тебя была свершена воля Госпожи нашей, Фериссии, воздавшей так отступившим от закона Её. Разумеется, в этом случае мы все будем на твоей стороне. Я говорю лишь о том, что этот случай слишком серьёзен, чтобы в нём можно было полагаться исключительно на твои слова.
Мелисса шумно выдохнула. Взгляд её, обращённый на девочку, был тяжёл, но жрица, похоже, уже взяла себя в руки и теперь была готова дослушать речь воспитанницы до конца. Димеона на мгновение прикрыла глаза, словно сверяясь с размещённой на обратной стороне век шпаргалкой, и продолжила:
— Идём далее. Сегодня ты привела на обрыв — сюда, в Сивелькирию — наших воинов и жрецов, наших сестёр и братьев, добропорядочных и благочестивых друидов. Фериссии угодно, чтобы Её дети жили в лесу. Я оглядываюсь вокруг, и я вижу не лес, но город.
И снова Мелисса хотела ответить, и вновь Димеона не дала ей вставить слова:
— Я понимаю прекрасно, что это сделано для того, чтобы вернуть лесным жителям это место, преступно отнятое у них дикарями, но, видишь ли... В священном писании сказано, что Фериссия создала для нас леса и болота, луга и горы. Я не помню, чтобы Она где-либо говорила, будто мы сами должны делать то же. При желании — которого у меня, к слову, нет — такой акт творения может расцениваться как богохульство, как состязание с Нею, как попытка заполнить прорехи в Её удивительных замыслах, которых мы сами до конца не понимаем. Я не говорю, что то, что ты делаешь, плохо — вовсе нет. Я говорю лишь, что мы должны быть осторожными в своих суждениях, дабы точно воплотить волю Хозяйки лесов, а не снизойти ненароком до ереси.
Молодая друидка вздохнула и вновь сделала несколько шагов по мизансцене.