Читаем Магазинчик бесценных вещей полностью

– Что ж, я Ахилл, – говорит он, когда я отдаю ему чек. И протягивает мне руку.

– Ахилл?

Нелепо и прекрасно.

– В честь Компаньони.

– А я думала, в честь древнегреческого героя.

– Компаньони тоже был своего рода героем, он в паре с еще одним альпинистом впервые в истории покорил вершину К2[43]. Мои родители были альпинистами.

Я улавливаю какую-то боль в этом прошедшем времени. Нет, только не это… Не говори мне, что и у тебя… Пожалуйста, нет, только не у него…

– В будние дни, когда я был в школе, они уезжали на сложные восхождения. А по выходным обычно брали меня с собой, так сказать, на легкие. Я там искал ископаемые.

Я чувствую, что он хочет продолжить, но не знает как. Его плечи никнут, как будто на них давит тяжкий груз.

– Однажды они не вернулись. Вот и все.

Я хочу положить руку ему на плечо, сказать, что некоторые воспоминания лучше не ворошить, только искать, быть может, их отголоски в книгах. Но не говорить о них, потому что так они только станут реальнее. При этом я сама только что рассказала ему о своей матери. Я сделала это, чтобы он увидел мою боль. Чтобы она обрела существование.

– Мне жаль, – шепчу я, осмеливаясь легонько до него дотронуться.

– В нашей душе есть тайны, которые могут раскрыть только другие люди.

– Ты по ночам вместо того, чтобы спать, цитаты заучиваешь?

– Вообще-то это моя. – Он слегка краснеет.

– Значит, запишу ее себе куда-нибудь. Когда ты спасешь Куатро-Сьенегас и прославишься, скажу, что у меня есть твои неопубликованные сочинения.

Он смеется.

– Куда там.

– Дождь не может лить вечно, согласен? Не будет же врать твоя толстовка.

– Да уж, – весело отвечает он, глядя мне в душу своими сияющими глазами.

Прощаясь, я думаю: как бы мне хотелось, чтобы в мой Ноев ковчег сел и он, вместе со всеми своими окаменелостями. Теперь я уверена, что нам с ним там будет уютно.

36


– Кто рано встает, тому бог подает! – врывается в магазин Шерсть-С-Примесью-Шелка, размахивая телефоном.

Она и сегодня одета с иголочки, во все фирменное. И настроение у нее, похоже, лучше обычного.

– Надо сказать, я начинаю прикипать к этому райончику. Когда у меня больше не останется поводов сюда приходить – а случится это уже очень скоро, – я даже буду по нему скучать. Но если тут появится суши-бар или откроется какой-нибудь милый ресторанчик, может, мы с отцом даже будем заходить сюда обедать.

– Тут уже есть два поке-ресторана, думаю, тебе понравятся. Но они только навынос, можете взять с собой и посидеть у Навильо. Я потом покажу тебе, где они.

– Свесив ножки в зеленую воду?

– Тогда можете сходить в «Ничто». Анджелина готовит – пальчики оближешь.

– Ты про ту забегаловку на площади с пластмассовыми столиками? Похоже, ты не рассмотрела как следует моего отца.

«А ты, похоже, не прониклась духом района», – хочу возразить я. Возможно, от накопившейся усталости. Чувствую, что сегодня мне не хватает терпения.

У меня раскалывается голова, крутит живот, и на все это наслаивается смутная тоска. В такие дни нужно лежать под одеялом и чтобы кто-то приносил тебе чай с печеньем. Но я вспоминаю, что я уже взрослая, что живу одна и что печенья этой ночью съела уже достаточно.

– Освежу немного оставшиеся предметы и на этом закончу, – холодно сообщаю я.

– Я думала, заниматься их продажей тоже будешь ты! – отвечает она, водя пальцем по экрану телефона.

– Они сами найдут себе дом.

Но она меня не слушает.

– Ладно, мне нужно идти. На сегодня у нас с отцом запланирован важный обед. Увидимся.

Я нащупываю в кармане глиняного гуся. По сравнению с прошлой неделей сегодня я испытываю от пребывания здесь совершенно другие чувства. В зеркале с испачканной рамой отражаются вещи, которыми я занималась все эти недели. Кажется, будто они смотрят на меня, как нарядные дети, чей праздник отменили в последний момент. Рояль, уже готовый было зазвучать под пальцами нового хозяина, стоит закрытый. Отреставрированный чайный сервиз грустит на полке с перевернутыми чашками. Китайские статуэтки выстроились, как полк перед отступлением. Все готово к расставанию.

Я перечитываю надпись на стене, над кассой: «Здесь у вещей нет цены – только ценность».

У меня не получилось спасти это место, и теперь меня всю жизнь будет преследовать чувство поражения. Выходя на балкон, я больше не буду видеть ни вывески, ни красной двери. Часы, проведенные здесь с бабушкой и Дороти, с Аделаидой, Анджелиной, Присциллой и Арьей, будут медленно стираться из моей памяти, пока не растворятся, будто их и не было вовсе. По крайней мере, я сделала все, что было в моих силах, чтобы дать этому магазину шанс, чтобы проверить, смогла бы я найти в этом темном лесу тропинку, которая меня выведет.

– Но вернемся к делу, – устало говорю я зеркалу в раме.

Я достаю из рюкзака старую миску и термос с горячей водой. Наливаю воду в миску и добавляю желатин, чтобы смесь загустела и не испортила дерево при помывке. Распределяю раствор по всей поверхности рамы.

– К кому же вы попадете? – спрашиваю я у предметов вокруг.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза