Магда Нахман. Художник в изгнании

Газета «Free Press Bulletin of Bombay» отмечала, что «великая старая леди художественного мира Бомбея, которая была верным другом и понимающим критиком молодых художников, ушла в мир иной. <…> Ее жизнь была непрерывной отважной борьбой с превратностями судьбы, которые сломали бы более слабый характер и ожесточили бы менее благородную душу»[492]. Даже при жизни Магды современники обращались к ней в прессе со словами нежности и уважения. Ведущий художественный журнал того времени «Marg» в обзоре выставок, состоявшихся в первом квартале 1950 года, объявлял о ее персональной выставке: «Выставка великой старой леди Бомбея Магды Нахман прошла как обычно в залах Института иностранных языков. В ее картинах ощущаются привычная мягкость цвета и человечность»[493]. После смерти Магды в журнале «Marg» была выражена надежда, что «ее творческое наследие, которое несет на себе отпечаток лиризма ее личности, будет жить всегда»[494].

Чувство меланхолии охватывает меня при мысли, что «молодого поколения художников» Бомбея, помнившего ее, больше нет. Многие из них стали выдающимися живописцами, чьи картины попали в художественные музеи всего мира. Что бы могли они сказать мне о Магде? Иногда мне кажется, что некоторые из их картин несут на себе отпечаток уроков Магды. Глаза, которые смотрят с портретов Ары, или его обнаженная натура, нарисованная одним жестом, как мне представляется, ведут свое начало от Магды.

Некрологи дают некоторое представление о жизни Магды в Европе и в Бомбее. Лама Анагарика Говинда впервые услышал о Магде от друга-немца, приехавшего из Берлина, который был там знаком с художницей из России: «Эта русская художница изучала повадки животных. Удивительно, как она уловила особенности каждого». Он рассказывает, как она каждый день ходила в Берлинский зоопарк, проводя бесконечные часы среди животных, терпеливо создавая сотни набросков, пока не изучила их облик и каждое движение. Получается, что лама Говинда знал о Магде и Ачарии задолго до того, как нашел путь к «небольшому старомодному дому на Уалкешвар, который рядом с огромными бетонными многоквартирными зданиями на противоположной стороне улицы походил на испуганного ребенка, заблудившегося в высокой траве». Внутри он обнаружил Ачарию, Магду и их кошек: «Кошки чувствовали здесь себя в своем праве, как и картины, среди которых они ходили и сидели с полным безразличием, словно говоря, что на самом деле они – хозяева дома».

Это было именно то место, которое я нашла на Уалкешвар. Но кошек там не оказалось. Кошки редки в Бомбее. Однажды я видела кошку с котятами на вершине Малабар-Хилл, около храма. Может быть, они были потомками кошек Магды. Говинда продолжает:

Муж, по-видимому, разделял любовь Магды Нахман к животным. Он с живым чувством юмора рассказывал историю их странствий по Европе: о том, как они покинули Россию после революции, о трудностях, которые им пришлось пережить там и потом в Берлине, об их скитаниях в Германии, Франции и Швейцарии, и о решении в конце концов обосноваться в Индии[495].

Чего бы я не дала, чтобы присутствовать при этом рассказе! Я собирала по крупицам сведения о жизни этой четы: скудные описания, оставленные в случайном письме, лица на снимках, слухи. Записал ли лама Говинда более подробное воспоминание о своей первой встрече с ними?

Тем не менее даже крохи способны составить мозаику ушедшей жизни. «Чувство юмора» Ачарии, отмеченное ламой Говиндой, мне известно из рассказа самого Ачарии в его автобиографии о «героических поступках», которые он ставит в кавычки, хотя историки считают их героическими без кавычек. Его сущность отражается в его журналистике так же, как Магда видна в своей живописи. Говинда цитирует слова Магды: «Любые трудности и духовный опыт, которые выводят нас из рутины повседневной жизни, делают нашу душу более богатой, менее самодовольной, более открытой для неэгоистической стороны жизни». Возможно, слова ее воспроизведены не совсем точно, но я верю, что они выражают то, что она хотела сказать. Ли Готами записала голос Магды: «Да и вообще, смерть и жизнь – две иллюзии». В юности Магда изучала антропософию. Теперь в Индии индуизм и буддизм были ей так же близки, как в юности учение Рудольфа Штейнера. В своей статье в «Illustrated Weekly», в которую включены три картины Магды, лама Говинда пишет о ее исключительных познаниях в области индийской философии и религиозной литературы[496].

Еще одна мемуаристка, X. Кон, цитирует открытки, которые Магда ей писала: