Магда Нахман. Художник в изгнании

Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые.

Ф. Тютчев

Лучше быть собакой в мирное время, чем человеком во время войны.

Фэн Мэнлун

Как и другие европейские романтики XIX века, великий русский поэт Ф. И. Тютчев полагал, что человеческая история и цивилизация возникли из изначального хаоса, что исторические «минуты роковые», такие как революции и войны, дают миру возможность прикоснуться к этому хаосу, пополнить свою энергию и переупорядочить себя и что такие события предоставляют возможность понять себя и историю человечества яснее и глубже. Из опыта хаотических времен рождается более мудрый человек, готовый созерцать новый облик мира.

Но бывает и так, что даже те, кто не был сметен в роковые минуты и выжил, приобретают знание себя и человечества ценой слишком больших утрат.

Мои главные герои, как и многие другие в Европе, стали свидетелями погружения мира в хаос. Некоторые понимали, куда движутся события; другие смотрели на творившееся вокруг с удивлением и недоверием и выжидали, когда воздух очистится; а некоторые бросили свои силы на поддержку и строительство «нового порядка».

Магда была в Москве во время Февральской революции 1917 года и отречения от престола Николая II. Событие, которого многие ждали с нетерпением, наконец свершилось. Ожидание Февральской революции ярко описала Ольга Фрейденберг, двоюродная сестра Бориса Пастернака:

Царская Россия прогнивала и разлагалась. Революция подготовлялась всенародно, от первого до последнего человека. Если б я не жила в эту эпоху, я не могла бы себе представить, что значит единодушие многомильонного народа, всех событий, всего происходящего. Огромное царство – степи, леса и горы – все устремлялось к перевороту. Я знала солдат из личной охраны Николая – его телохранителей; я имела знакомых среди царскосельских императорских гвардейцев. И они, и великие князья, родные Николая, и последний обыватель – все хотели революции[145].

В письме к Наталье Грековой Юлия писала о первых днях Февральской революции, о том, как разворачивались события в Москве:

Дорогая Наталочка,

Почему не пишешь так долго? Мое обширное послание ты должна была получить, т. к. оно было послано задолго до Мартовских событий, если они могли задержать почту. Но что было курьезно, так это получение твоей посылки с сушеньем и кофе для К. В. в первый день революции, когда за окнами ликовала улица и ехала артиллерия с красными флагами. Было чувство вихря, урагана – а по отношению к собственной конуре – необитаемого острова, куда попав случайно не можешь иметь сношений с людьми. И вдруг звонок и посылка с черной смородиной! Это чувство «острова», конечно, гипербола первого дня, когда все еще было неизвестно, а на самом деле даже телефон не переставал работать, запасы свеч, воды, сделанные некоторыми, были излишни, т. к. все было в идеальном порядке. Эти обстоятельства прибавили еще что-то к общей стройности, сказочности происходящего [146].

Ожидаемые многими перебои и неурядицы в повседневной жизни произошли не сразу В воздухе жила надежда. Настроение в письме Юлии похоже на описание американского журналиста Эрнеста Пуля, который сообщал из России, что вся страна полна надежды, испытывает «огромное и удивительное счастье… это было ослепительное откровение глубоких, глубоких сил братства и дружелюбия, сокрытых в человечестве»[147].