Магда Нахман. Художник в изгнании

Вот тебе частушки:

Раньше был он смазчик,
Смазывал вагоны,
А теперь на фронте
Носит он погоны.
Раньше был он вором,
Лазил по карманам,
А теперь в совете
Главным комиссаром.
Раньше был он повар,
Жарил он котлеты,
А теперь в Совете
Издает декреты.

Раньше была прачкой

И звалась Лукерьей,
А теперь на фронте
Сестрой милосердия.
Раньше была прачкой
И белье стирала,
А теперь в Совете
Комиссаршей стала.

<…> дети поют эти частушки и, очевидно, выражают довольно точно отношение народа к современности[210].

Как писал Троцкий, повседневная жизнь приобрела «динамичную театральность». Русско-американская анархистка Эмма Гольдман, ездившая по России в 1920 и 1921 годах, отмечала:

в случае с театрами не принималось никаких отговорок. Всем было разрешено продолжить выступления и спектакли в то время, когда фабрики были закрыты из-за нехватки топлива. Опера, балет и пьесы Луначарского ставились с большой пышностью, а Пролеткульт, организованный для развития пролетарской культуры, щедро субсидировался даже в самое голодное время. Верно и то, что правительственные типографии были заняты днем и ночью производством пропагандистской литературы и изданием старых классических произведений[211].

Театры в Невеле и окрестных деревнях – Чупрове, Чернецове и Усть-Долыссах – появлялись спонтанно, по инициативе снизу. Газета «Молот» опубликовала уведомление местного отдела просвещения о специальных курсах для «работников сцены в деревне»[212]. Театр предназначался не столько для развлечения, сколько для обучения и пропаганды, и как учреждение он перешел под контроль государственных органов просвещения: в центре – Наркомпроса во главе с А. В. Луначарским, а в провинции – под руководство подотделов внешкольного образования при отделах народного образования. После спектаклей в народных театрах пьесы и их постановки обсуждались зрителями, а критические отзывы о работе режиссеров и актеров публиковались в газете.

Выпуски газеты «Молот» за 1918–1920 годы рисуют интересную картину времени и места, где Магда жила и работала. Как и многие подобные органы печати, появившиеся в российской провинции сразу после Октябрьской революции, «Молот» изобретал собственные метафоры и обороты для выражения пламенного оптимизма и веры в победу революционных сил. Газета была еще одной сценой, на которой авторы статей, некоторые едва грамотные и плохо знакомые со своей задачей, исполняли свои общественные роли и стремились сформировать общественное мнение. Во многом роль печати, как и театров, сводилась к идеологическому просвещению и пропаганде.

Отдел печати Комиссариата по иностранным делам распространял информацию для местных газет о политических волнениях за рубежом, в том числе в колониальных державах, их колониях и на зависимых территориях. Контроль над общенациональными новостями находился в руках Российского телеграфного агентства (РОСТА). В книге «В Москве на приколе: история американки в русской тюрьме», в главе «Сбор новостей в Москве» американская журналистка Маргарит Харрисон, аккредитованная в Москве, писала:

Отделения РОСТА имеются в каждом городе; от них приходят полные отчеты о местных делах. Часто это сообщения о забастовках, крестьянских восстаниях, митингах и событиях, которые сами по себе не имели бы большого значения, но они, как соломинки, указывают, куда дует ветер в провинции. Такие сообщения либо кладутся по той или иной причине под сукно, либо не печатаются из-за недостатка места в очередных выпусках газет[213].

Контролируемые из центра газеты, подобные «Молоту», своими статьями производили впечатление всемирного пролетарского единства и поднимали боевой дух населения.